и негодования. Рудигер опрометью ринулся к покоям Магдалены и, ворвавшись туда, обрушил на нее страшную бурю гнева, с бессвязными проклятиями, угрозами и клятвами отомстить Бланке, Осбрайту, ей самой, если, не ровен час, выяснится, что она посвящена в тайну сына.

Графиня поняла причину такого неистовства далеко не сразу, а когда наконец поняла, то скоро убедилась в бесполезности любых своих попыток унять ярость мужа. Напротив, успокоительные слова и осторожно высказанное предположение о выгодах, могущих проистечь из привязанности Осбрайта к дочери Густава, лишь разъярили Рудигера пуще прежнего. Осыпав жену гневными упреками, он уже бросился было прочь, но тут вдруг увидел на полу письмо, которое выпало у нее из-за корсажа, а она в пылу волнения и не заметила. В тот же самый миг письмо увидела и Магдалена. Испуганно ахнув, она подхватила его с пола, но Рудигер уже узнал почерк сына, а явное смятение жены заставило с уверенностью предположить, что в послании содержится некая тайна, причем весьма немаловажная. Он грубо вырвал письмо у Магдалены, но половина осталась у нее в руке, и она быстро бросила бумагу в горящую жаровню, дабы уничтожить написанное.

То было послание Осбрайта, доставленное братом Петером часом ранее. Бледный и дрожащий от ярости, Рудигер прочитал признание сына в любви к Бланке, составленное в самых пылких выражениях, и его горячие мольбы уговорить отца дать согласие на брак. Далее Осбрайт сообщал, что вот уже несколько дней укрывается в келье брата Петера, а нынче вечером встретится с Бланкой для важного разговора. Здесь письмо было оборвано. Предмет разговора, место и точное время встречи – все эти сведения содержались в сожженной половине послания, а не на шутку встревоженная Магдалена наотрез отказалась их выдать, и ни угрозы, ни мольбы на нее не подействовали. В конце концов Рудигер поставил у покоев жены охранников, чтобы она не смогла предупредить Осбрайта, что разгневанный отец знает об условленной встрече, а сам ушел измышлять наилучший способ, как забрать в свою власть беззащитную Бланку.

В качестве советчика был вызван Вилфред. Сначала он помогать отказался, а согласился тогда только, когда получил твердые заверения в том, что умысел хозяина направлен на лишение Бланки свободы, но не жизни. Хотя, если бы сенешаль рассудил здраво, он непременно понял бы, что с Рудигером, человеком бурных и необузданных страстей, всегда действовавшим под влиянием порыва, жизнь девушки ни минуты не будет в безопасности, стоит лишь ей потерять свободу. Однако в настоящее время цель Рудигера состояла в том, чтобы, пленив Бланку, предотвратить брак Осбрайта с нею, а заодно причинить Густаву жесточайшие страдания, заставив ежеминутно трепетать за жизнь любимой дочери. Он также уповал, что близкое присутствие девушки приведет Ойгена в рассудок, однако поклялся страшными клятвами: если она не окажет на него благотворного действия, то станет единственной сиделкой и бессменной прислужницей безумца и проведет остаток дней, наблюдая за буйными припадками несчастного, которого погубила своими роковыми чарами. Успокоенный заверениями графа, Вилфред без всякого угрызения пособил советом. И вот было решено установить наблюдение за часовней Святого Иоанна и незаметно проследовать за Осбрайтом до места встречи – а потом Рудигер поспешит туда с небольшим отрядом отборных людей, чтобы схватить Бланку и доставить в замок Франкхайм. Однако Вилфред страшился, как бы молодой господин, в чьей полной власти он окажется после смерти Рудигера, не взъярился на него, прознав про его соучастие в деле, а потому особо оговорил: мол, обязательно нужно застать даму одну, либо до встречи с Осбрайтом, либо уже после расставания с ним, но ничего не предпринимать, пока влюбленные вместе.

Благодаря такой предосторожности, полагал сенешаль, Осбрайт останется в неведении относительно похитителей своей возлюбленной, не сможет оказать сопротивления, которое было бы отчаянным и крайне опасным для нападающих, и, возможно, даже никогда не узнает, что Бланка содержится в плену в замке его родного отца. На это условие Рудигер с готовностью согласился, и теперь, когда все необходимые шаги были предприняты, он с величайшим нетерпением ждал от своих людей сообщения, что Осбрайт покинул часовню и направился к месту встречи.

Глава XI

Зачем она, озираясь, бежит

По лестнице темноватой

И грозного пса потрепать спешит

По шее его косматой?

Зачем часовой у ворот не трубит?

В. Скотт. Песнь последнего менестреля[85]

Настал час условленной встречи Осбрайта с Барбарой у подъемного моста, но брат Петер, обеспокоенный кое-какими подозрительными обстоятельствами, уведомил своего гостя, что за дверьми часовни определенно наблюдают соглядатаи. Другого выхода из здания не было, и потому Осбрайт, хотя и с неохотой, решил повременить, а несколько погодя послал брата Петера проверить, околачиваются ли все еще поблизости люди, возбудившие в нем подозрения. Вскоре старик вернулся и доложил, мол, вроде все спокойно и, думается, господин рыцарь может отправляться в путь, не опасаясь слежки. Но так как задержка вышла немалая, юноша предположил, что Бланка со своей спутницей давно уже покинула замок Орренберг и теперь укрывается в гроте.

Он поспешил туда со всей возможной скоростью – и убедился в правильности своей догадки.

Бланка с Барбарой ждали в пещере Святой Хильдегарды, донельзя встревоженные отсутствием Осбрайта. Через два часа мост замка Орренберг поднимут, и тогда Бланка не сможет вернуться домой. А Барбара вся извелась от мыслей о своей немощной бабушке, надолго оставленной без присмотра, но тем не менее даже и не помышляла бросить Бланку одну в пещере. Появление юноши вмиг развеяло их тревогу. Поздравив влюбленных со встречей, Барбара выразила уверенность, что теперь она здесь лишняя, и попросила разрешения вернуться к бабушке, которая наверняка крайне обеспокоена ее длительной отлучкой. Разрешение было охотно дано, и девушка безотлагательно им воспользовалась.

А затем Осбрайт употребил все свое красноречие, дабы убедить возлюбленную, что пришел час, когда они должны либо навеки расстаться, либо навеки связать свои судьбы. Бланка выслушала его с видимой душевной мукой, но предложение бежать и сочетаться с ним браком без благословения родителей отвергла не просто с твердостью, а даже и с отвращением. Для нее навечная разлука с Осбрайтом, сказала она, самое страшное из всех мыслимых земных несчастий, если не считать несчастья жить с ужасным сознанием, что она заслужила неудовольствие своего отца. Разлука с любимым разобьет ее сердце, но побег с ним разобьет сердца ее родителей – и да падет на нее кара оскорбленных небес, буде