Им стало стыдно, и они промолчали.

— Но я не хочу видеть, как вас уничтожают. Слишком многие из вас сражались рядом со мной, когда мы победили Хан. Позвольте мне еще раз привести доводы в свою пользу; я обещаю сделать это быстро и потом вести себя как можно тише.

Во-первых, Бланко вам заплатит. Во что бы ни верил капитан Сфидо, я знаю, что Солдо не заплатит — у них просто недостаточно денег.

Во-вторых, победит Бланко. Несколько минут назад я говорил о том, чтобы разделить добычу, взятую в Солдо, с Олмо и Новеллой Читта. Вы слышали, чтобы кто-нибудь спросил об этом? Или возразил? Союзники Дуко теперь наши союзники.

— Я всем рассказала, что они перешли на нашу сторону, — сказала Фава.

— Одним словом, — продолжал я, — Бланко, безусловно, победит, и, я полагаю, любой из вас, кто посмотрит на это прямо, увидит, что аргументы очень убедительны.

Дородный офицер фыркнул:

— Для меня недостаточно убедительны.

— Слушать Шелк! — настойчиво сказал Орев, и я велел ему замолчать.

— Я уверен, что многие из этих людей встанут на вашу сторону, лейтенант. Я хотел бы поговорить с теми, кто встанет на мою.

Он встал и вытащил игломет.

Как и капитан Купус.

— Не думаю, что мы это допустим, — сказал Купус.

— У вас нет причины не делать этого, — сказал я ему. — Все, что я хочу им сказать, это то, что они не должны сражаться со своими товарищами, которые так же и мои. Самое лучшее, если бы вы сражались за Бланко и справедливость. Но для вас было бы лучше сражаться против Бланко, чем между собой.

Я снова обратился к Купусу:

— Капитан, я хотел бы сделать вам предложение, которое удержит вас от убийства друг друга. Полковник Белло, полковник Виво и я пришли сюда с вами, без оружия и под флагом перемирия. Я уверен, что вы не станете отрицать этого; вы знаете, что это правда.

Он кивнул.

— Очень хорошо. Я хочу обменять себя на генерала Инклито и его дочь. Если...

Дородный офицер со светлыми усами перебил меня:

— Когда вы перечисляли причины, по которым ваш город мог бы победить, вы ничего не сказали о вашей магии.

— Это не мой город, — сказал я ему, — и у меня нет магии, угрожающей вам.

Это вызвало гул разговоров.

— Моя бабушка — старая, очень старая женщина, — громко закричала Фава, чтобы ее услышали. — Ей было почти пятьдесят, когда она приехала сюда, на Синюю, и она много знает о стрего. Она говорит, что Инканто — самый великий стрего, которого она когда-либо видела.

— И не говорите потом, что вас не предупреждали! — еще громче прокричала она.

Купус подошел достаточно близко, чтобы говорить почти нормально:

— Вы хотите обменять себя на Инклито?

Я кивнул:

— И на его дочь. Я хочу быть с вами, чтобы вы не убили друг друга.

— Только не дочь. — Убрав игломет в кобуру, он взял у одного из наблюдателей карабин и выстрелил в воздух, призывая к тишине. — Она приехала одна, чтобы попытаться вытащить отца, и мы ее задержали.

На этом наша встреча и закончилась. Прежде чем уйти, Инклито попытался поговорить со мной наедине, но ему помешали Купус и охранники. Он сказал Купусу:

— Примите совет от того, кто знает, капитан. Все кончено. Вы и ваши люди скоро станете частью орды Бланко. Вы можете так не думать, но вы не знаете Инканто так, как я. — Он поцеловал Фаву перед тем, как уехать с Белло и Виво.

До наступления темноты наши руки были свободны, а потом Сфидо приказал связать нас. Стражники забрали мой посох и прогнали Орева.

В очередной раз я позволил этому отчету отстать от событий. Я вернулся в Бланко и снова остановился у моих друзей — торговца канцелярскими принадлежностями Аттено и его жены; он позволил мне наполнить эту маленькую чернильницу и дал мне много бумаги — больше, конечно, чем мне когда-либо понадобится. Моя задача — собрать достаточно денег, чтобы заплатить нашим наемникам, и я нахожу ее далеко не легкой; но прежде чем я перейду к этому, я должен объяснить, как мы заполучили их, хотя я вряд ли могу ожидать, что всякий, прочитавший об этом, мне поверит.

У них не было палатки для Фавы и меня; единственная палатка во всем лагере принадлежала Сфидо. Снег, который я поначалу переносил легко, после захода солнца превратился в своего рода пытку, промочив и охладив всех. Мы с Фавой скорчились под терновником, и хотя она, возможно, и получила от меня немного тепла, я не получил от нее ничего. Несколько часов я лежал, дрожа, в то время как четверо труперов с карабинами охраняли нас, мои замерзшие пальцы сжимали друг друга под одеждой, но в конце концов я заснул.

Или проснулся.

Вместо камней я лежал на ровном каменном полу, который казался благословенно прохладным, хотя горячий воздух, которым я дышал, мог исходить из бани. Человек, голова которого была обмотана тканью на гаонский манер, нагнулся надо мной, потряс меня за плечо и тихо сказал:

— Раджан, Раджан.

Я сел, каким-то образом чувствуя, что потная девушка, лежавшая рядом со мной, была человеком, хотя свет был настолько тусклым, что я с трудом видел лицо человека, который тряс меня за плечо.

— Да, Чаку, я проснулся. Чего ты хочешь от меня?

— Раджан, где мы?

Я понятия не имел, но приложил палец к губам, боясь, что он разбудит Фаву.

Один из труперов, который должен был охранять нас, подошел и встал рядом с Чаку. Его звали Шрайнер[85], и он спросил меня голосом, дрожащим от страха:

— Вы сделали это с нами?

— Сделал с вами что? — Когда у меня нет ответа, я предпочитаю ответить вопросом на вопрос.

Чаку повернулся к нему:

— Я что, сплю?

Когда Шрайнер не ответил ему, я спросил:

— Чаку, спрашиваешь ли ты во сне других, спишь ли ты?

— Никогда!

— Тогда я сомневаюсь, что ты сейчас спишь, — сказал я ему.

Дородный раб-человек распахнул дверь, и в комнату вошел невысокий, но красивый мужчина в богатой мантии; за ним следовало трое обнаженных мускулистых рабов-людей. Их запястья охватывали железные обручи, соединенные тяжелыми цепями, которыми они размахивали, как оружием. Хозяин в мантии указал на Чаку; чувствуя, что сейчас произойдет, я поспешил встать перед ним с распростертыми руками.

Рабы заколебались; затем самый крупный из них, седеющий мужчина с торчащими ушами и выступающей челюстью, указал на Шрайнера.

Его хозяин кивнул.