Кампания в Крыму завершилась, и Белая армия была изгнана из России, но эвакуацию можно признать успешной. Свыше 145 тысяч мужчин, женщин и детей, не считая экипажей судов, были погружены на 126 кораблей — использовалось все, «что только мало-мальски держалось на воде». Затем Врангель вместе со своей разношерстной армадой из русских и французских судов направился в Стамбул. Все — кроме эсминца «Живой», затонувшего во время шторма, — благополучно прибыли в порт назначения[1156].

Фрунзе опоздал. С берега Крыма он в бинокль видел, как исчезают вдали суда с Вооруженными силами Юга России на борту. Он пожалел, что у него нет флота, чтобы раз и навсегда покончить с белыми[1157]. Но ни Врангелю, ни его армии не суждено было вернуться в Крым. 16 ноября Дюмениль с борта «Вальдек-Руссо» направил телеграмму Врангелю со словами поддержки: «Ваше дело не будет бесплодным: население Юга России быстро сумеет сравнить Вашу справедливую и благожелательную власть с мерзким режимом Советов… Адмиралы, офицеры и матросы французского флота низко склоняются перед генералом Врангелем, отдавая дань его доблести»[1158]. Так завершилась последняя крупная кампания Гражданской войны в России.

Спустилась ночь. «Генерал Корнилов» шел вдоль восточного и южного берега Крыма, направляясь из Феодосии в Константинополь. Врангель с грустью смотрел на землю, которую покидал. Его последние слова подчеркивают драматизм этого момента: «В темном небе ярко блистали звезды, искрилось море. Тускнели и умирали одиночные огни родного берега. Вот потух последний… Прощай, Родина!»[1159]

КРАСНЫЙ ТЕРРОР

Власть на Крымском полуострове сменилась через двадцать четыре часа. Флот Врангеля покинул Севастопольскую бухту 14 ноября 1920 г., а на следующий день Красная армия заняла никем не защищаемый город. Честь войти в последнюю крупную цитадель белых досталась передовым отрядам 1-й конной армии Буденного и 51-й стрелковой дивизии Блюхера. Очевидцы вспоминали, что первым в городе появился огромный бронеавтомобиль, ощетинившийся пулеметами. Он был украшен не только пятиконечными красными звездами, но и надписью «Антихрист». По словам современного историка Крыма Дмитрия Соколова, многие посчитали это «предзнаменованием грядущих несчастий» для тех, кто остался в Севастополе. «Никто не мог даже представить, — писал он, — что реальность окажется во сто крат страшнее и ужаснее всяких предчувствий»[1161]. Большевики уже приходили в город, а затем уходили из него, но в этот раз Красная армия и революционное правительство, которое она представляла, останутся. От их мести уже было не скрыться.

Падение врангелевского режима, хоть и ожидаемое, все равно застало население города врасплох. После отплытия судов с Русской армией жителей Севастополя охватила растерянность. Многие не без оснований опасались будущего. Тем не менее в городе поддерживалось подобие нормальной жизни. Поскольку Севастополь был сдан без боя, в нем не было перебоев с водой и электричеством. Однако магазины и рестораны закрылись. Улицы и площади в центре города были запружены брошенными повозками, домашней утварью и разнообразным войсковым имуществом проигравшей армии. Белогвардейцы бросили все тяжелое вооружение, в том числе артиллерию. На рейде и в многочисленных бухтах остались только ржавеющие корпуса полузатопленных кораблей и непригодные к выходу в море суда.

Фрунзе сообщил Ленину о занятии Керчи 16 ноября, но о своей главной победе он объявил 15-го числа. «Сегодня наши части вступили в Севастополь, — писал он. — Мощными ударами красных полков раздавлена окончательно южнорусская контрреволюция». Затем он оптимистично прибавил: «Измученной стране открывается возможность приступить к залечиванию ран, нанесенных империалистической и гражданской войной»[1162]. На самом деле мучения еще не начинались. Казни оставшихся в городе белых и всех, кто подозревался в их поддержке и симпатиях к ним, достигли невиданных масштабов. Волна «ликвидаций» захлестнула город. Соколов описывал убийства как «месть победителей» в Гражданской войне в России, которая проявилась в беспрецедентном «разгуле красного террора» в Крыму[1163].

Убийства пришли в явное противоречие с намерениями Фрунзе, высказанными пятью днями раньше. В приказе по фронту от 11 ноября 1920 г. он приказывал «всем бойцам Красной Армии щадить сдающихся и пленных». Более того, командующий заявлял, что «красноармеец… рыцарь по отношению к побежденным». В свете последующих действий большевиков и устроенной ими кровавой резни еще циничнее звучат слова Фрунзе, что «Красная армия не стремится к мести. Мы проливали кровь лишь потому, что нас к этому вынуждали наши враги». Однако в приказе имелась одна очень серьезная оговорка: Революционный военный совет Южного фронта гарантировал жизнь только тем, кто сложит оружие. «В случае же отказа вся вина за пролитую кровь возлагается на офицеров белой армии»[1164]. Похоже, радиограмма Фрунзе Врангелю от 11 ноября, в которой он излагал условия капитуляции белых, была лишь циничной уловкой.

Независимо от того, в какие формы вылилась месть большевиков, высшее командование Красной армии задумывалось о том, как поступить с оставшимися в Крыму белогвардейцами. Позже, когда красные взяли под контроль весь полуостров, обещание прощения было забыто, и о милосердии к побежденным речи уже не шло.

Победа Красной армии в Крыму имела решающие стратегические и политические последствия, но не была блестящим военным успехом, как утверждал Фрунзе, а вслед за ним и советские пропагандисты. Несмотря на подавляющее преимущество в численности (приблизительно 4,5 к 1), Фрунзе провалил важные этапы операции[1165]. Несмотря на успешный десант на Литовском полуострове, штурм Перекопа и Ишуньских позиций сопровождался большими потерями (в одной только 51-й стрелковой дивизии Блюхера потери составили три тысячи человек), был плохо скоординирован и не обеспечен должной поддержкой. Победу Красной армии над противником принесла грубая сила, а не тактическое мастерство.