Картину дополняют рассказы очевидцев о последних днях власти белых в Севастополе. «Город бурлил. Около пристаней толпы народу, груды вещей. Грузятся военные учреждения и гражданское население». Тем временем в центре города «торгуют магазины, распродавая товар по баснословным ценам». Денежные знаки Главного командования еще принимали, однако они быстро обесценивались. Предвидя перебои со снабжением, население делало запасы. «У булочных стоят огромные очереди, ожидая выпечки». На пристанях нарастало напряжение. «Памятуя Одессу и Новороссийск, гражданские лица чуть ли не штурмуют пароходы». Во второй половине дня в городе появились телеги с беженцами из центральных районов Крыма. К утру следующего дня Вокзальный спуск и вся Екатерининская до Графской пристани были запружены колясками, телегами и людьми; непрерывный поток тянулся мимо железнодорожного вокзала до Воронцовской дороги на окраине города. В ночь с 12 на 13 ноября Врангель перенес свой штаб в гостиницу Киста на Нахимовской площади. В Большом дворце дежурные сжигали армейские документы и карты[1149]. С наступлением ночи в городе наступила зловещая тишина.

Утром 13 ноября 1920 г. авангардные части Красной армии дошли только до села Сарабуз (в настоящее время Гвардейское), приблизительно в 24 километрах к северу от Симферополя. Впервые за много дней Врангель мог позволить себе немного расслабиться. Вместе с адъютантом он прогулялся по центру города. «Улицы были почти пусты, — вспоминал он, — большинство магазинов закрыто». У последнего главнокомандующего Белой армией «крепла уверенность, что погрузка пройдет благополучно, что всех удастся погрузить». Кутепов вместе со своим штабом прибыл в Севастополь в сумерки. Он проинформировал главнокомандующего, что планирует закончить погрузку «к десяти часам утра». Врангель приказал арьергарду своей армии занять линию укреплений, оставшихся от Крымской войны. Но штурма города, как в 1855 г., он не ждал и поэтому приказал завершить эвакуацию из города к полудню 14 ноября[1150].

Весь день 13-го числа погрузка на корабли, несмотря на огромное количество народа, проходила гладко. «Поток беженцев иссяк на второй день к вечеру». Екатерининская улица, одна из лучших в городе, стала «неузнаваемой». По словам очевидцев, везде «валялись рваная бумага, какие-то лохмотья, навоз, стояли брошенные телеги, и голодные лошади грызли кору сломанных деревьев». В центре магазины закрылись. По свидетельству другого очевидца, «главная сутолока на этот раз не у пристаней, туда не торопились, а у ресторанов и кафе». Причина достаточно проста: опытные солдаты никогда не упускают возможность поесть и выпить перед новым походом. «Добровольцы, народ обстрелянный, знали, что неприятель еще далеко, и можно несколько часов повременить с погрузкой»[1151].

Четырнадцатилетний подросток Алексей Сапожников оставил яркое описание одного эпизода, произошедшего в предпоследний день власти белых в Севастополе. «В середине дня на Нахимовскую площадь вдруг въехал большой отряд донских казаков, — вспоминал он. — Они выстроились у памятника Нахимову большим каре и спешились». В середину вышел казачий генерал и обратился к ним с речью: «Мы покидаем Родину, быть может, навсегда, кто хочет, может остаться». Подавляющее большинство казаков стали снимать вьюки и строиться колонной, чтобы идти на пристань. «Человек пятнадцать, наоборот, сели верхом… и медленно поехали прочь». «Мы подошли ближе, — продолжает Сапожников, — казаки прощались с конями, и один старый вахмистр, обнимая свою лошадь, со слезами просил нас взять ее и передать в хорошие руки»[1152]. Затем казаки погрузились на катеры и баркасы, которые повезли их на рейд, где стояли транспорты и военные корабли.

Утром 14 ноября Врангель объехал рейд на катере и осмотрел перегруженные суда, прежде чем они покинули Севастополь. Затем он вернулся на Графскую пристань и обратился к небольшой группе юнкеров, стоявших на Нахимовской площади. В своей последней речи на русской земле Врангель заявил: «Оставленная всем миром обескровленная армия, боровшаяся не только за наше Русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой»[1153]. В 13:40 он вернулся на катер и направился к крейсеру «Генерал Корнилов». «С нагруженных судов неслось „ура!“», — с гордостью вспоминал Врангель.

Покинув рейд, «Генерал Корнилов» пошел вдоль берега и стал на якорь у Стрелецкой бухты, где заканчивалась погрузка на корабли. Приблизительно в 2:30, когда все корабли вышли в море, Врангель приказал флагману держать курс на Ялту. По прибытии, в 9:00, погрузка там уже закончилась. Врангель последний раз сошел на крымский берег. «В городе было полное спокойствие». Затем он «обошел суда, беседуя с офицерами и солдатами». Они подтвердили, что белая кавалерия прикрывала их отход, и они усиленными переходами сумели оторваться от преследовавших их частей Красной армии. Ожидать противника в Ялте можно было «не ранее следующего дня». Вернувшись на «Генерала Корнилова», Врангель наблюдал, как транспорты выходят в море. Отовсюду гремело «ура». «Велик русский дух, — размышлял он, — и необъятна русская душа…»

В сопровождении «Вальдек-Руссо» и эсминца «Генерал Корнилов» направился в Феодосию, куда прибыл в 14:00. В море они встретили транспорт «Дон», на борту которого находился генерал Фостиков. Врангель приказал спустить шлюпку и направился к «Дону», чтобы побеседовать со своим подчиненным. Места на кораблях не хватало, и погрузка в Феодосии шла не так гладко, как в Севастополе и Ялте. Кубанская дивизия, не успев погрузиться, пошла на Керчь. Врангель послал радиотелеграмму генералу Абрамову в Керчь с требованием «во что бы то ни стало» дождаться и погрузить кубанцев. Эвакуация еще не закончилась. В 9 утра 16 ноября на рейде Феодосии Врангель получил известие из Керчи: «Кубанцы и терцы прибыли в Керчь, погрузка идет успешно». В последний день главнокомандующего у берегов Крыма погода выдалась такой же, как в день его прибытия на полуостров в начале апреля: «После недавних жестоких морозов вновь наступило тепло, на солнце было жарко. Море, как зеркало, отражало прозрачное голубое небо».

В 14:00 16 ноября вице-адмирал Дюмениль и французский флот 21 выстрелом отсалютовали Врангелю — это был «последний салют русскому флагу в русских водах». «Генерал Корнилов» произвел ответный салют. Вскоре после этого Врангель получил радиограмму от начальника штаба флота: «Посадка закончена, взяты все до последнего солдата»[1154]. В Керчи эвакуация закончилась в самый последний момент. 16 ноября Фрунзе телеграфировал Ленину из Джанкоя: «Сегодня нашей конницей занята Керчь. Южный фронт ликвидирован»[1155]. Разумеется, он имел в виду армию Врангеля, а не свой фронт.