Были и другие параллели с царствованием Ахмеда III. Подобно мятежу 1730 года волнения 1807 года были названы именем человека, который первым высказал требование сместить султана: в 1730 году таким человеком стал Патрона Халил, а в 1807 году Кабакчи Мустафа. Как и Патрона Халил, Кабакчи Мустафа принадлежал к низшим слоям османского общества. Он был родом из северной части малоазиатской области Кастамону, а среди его сторонников были грузины и алабанцы. Ни он, ни его товарищи, нанятые в качестве ополченцев, не получили подготовки, необходимой для того, чтобы сделать из этого вооруженного и необузданного сброда дисциплинированных солдат, в которых так нуждалось государство, а уступки, которых они добились, ничуть не способствовали тому, чтобы они превратились в подчинявшееся приказам соединение. Под предлогом охраны Босфора они пьянствовали, занимались грабежами, ввязывались в драки и наживались на том, что, нарушая закон, привозили проституток в крепость.

Неделю пребывания на престоле султан Мустафа отметил пятничной молитвой в Новой мечети, находившейся в прибрежной части района Эминёню, и посещением расположенной неподалеку гробницы своего отца, султана Абдул-Хамида I. Спустя шесть дней он посетил гробницы султана Мехмеда II и Айюба Ансары, которые находились в глубине бухты Золотой Рог. Там он прошел обряд опоясывания саблей, которая считалась саблей первого османского султана, Османа, а в следующую пятницу присутствовал на молениях в мечети султана Баязида II и посетил его гробницу. Но старательное соблюдение освященных веками обрядов не наделило Мустафу моральным авторитетом и не укрепило законность его положения, хотя и то и другое он пытался обрести. В течение нескольких недель после своего восхождения на трон он пытался укрепить свое положение, отдавая приказы о высылке или убийстве многих чиновников Селима. Но успешными оказались далеко не все его попытки устранить ключевые фигуры, связанные с насильственной гибелью «нового порядка». Кёсе Муса-пашу отправили в отставку, но через две недели его на короткое время восстановили в должности, а недовольство янычар назначением на пост шейх-уль-ислама нового человека привело к возвращению на эту должность Атаулла-эфенди. Но другие оказались менее удачливыми. Заместитель главнокомандующего янычар Мехмед Ариф-ага, который сыграл решающую роль в умиротворении мятежников и прекращении беспорядков, был обвинен в финансовых нарушениях. Его сняли с должности и выслали из Стамбула. Его имущество было конфисковано и использовано для оплаты жалованья янычарам. Когда по пути в Мекку, куда Мехмед Ариф решил совершить паломничество, он прибыл в Бурсу, его убили, а голову послали в Стамбул. Янычары заставили отправить в отставку и великого визиря Ибрагима Хилми-пашу, который был в отъезде на Дунайском фронте. Они же обеспечили назначение своего кандидата на должность главнокомандующего янычар.

18 октября 1807 года анатолийский вельможа и противник «нового порядка» Каникли Тайяр Махмуд-паша вернулся в Стамбул из Крыма, куда он бежал в 1806 году. Вскоре его назначили заместителем нового великого визиря Челеби Мустафа-паши, но не прошло и нескольких месяцев, как после противоборства с высокопоставленными государственными деятелями, которым он угрожал, его отправили в отставку: самое интересное заключалось в том, что его назначение было нежелательным для янычар. В марте 1808 года его с большой свитой отправили в ссылку в Димотику, на запад Фракии, но его имущество не было конфисковано, более того, султан Мустафа посылал ему пенсию.

После того как Тайяр Махмуд-паше не удалось сыграть ведущую роль в правительстве, которое пришло на смену режиму «нового порядка», еще один провинциальный вельможа попытался взять в свои руки государственную власть. Магнат Байракдар Мустафа-паша занял высокое положение, после того как летом 1806 года был убит могущественный и опасный для режима Тирсиниклиоглы Исмаил-ага, заместителем которого он был на Дунайском фронте. Владения Тирсиниклиоглы Исмаила в области Силистрия перешли к Байракдару Мустафе, а командующий армией «нового порядка» получил указание ограничить его влияние, но (как это часто бывало в случае с властными провинциалами империи) у султана не оставалось иного выбора, кроме признания того, что этот человек является главной силой в регионе, поскольку на начальном этапе войны услуги Байракдара Мустафы были необходимы для защиты империи от русских. Третьего февраля 1807 года он был назначен командующим ополчением на Дунайском фронте и губернатором провинции Силистрия.

По причине исключительного стратегического положения территорий, контролируемых Байракдаром Мустафа-пашой, на нем лежала большая ответственность и он получал щедрые вознаграждения. В конце кампании 1807 года несколько государственных деятелей высокого ранга, которые в момент низвержения Селима находились на Дунайском фронте, решили не возвращаться в Стамбул, а остаться вместе с Байракдаром Мустафой в Руссе. Будучи сторонниками «нового порядка», они планировали возобновить преобразования, предпринятые низверженным султаном. Когда Байракдар Мустафа услышал о том, что соперничавшие с ним дунайские аристократы приглашены вернувшимся с войны великим визирем Челеби Мустафа-пашой в Эдирне, он выступил в направлении этого города с десятитысячным войском. Подобная демонстрация силы нагнала страх не только на местное население, но и на жителей Стамбула. Благодаря одному своему стороннику, выступившему в роли посредника, он достиг взаимопонимания с великим визирем, который, надеясь разрядить эту потенциально опасную ситуацию, выслал соперников Байракдара Мустафы из Эдирне, а его самого пригласил в город под предлогом обсуждения состояния армии. Султан Мустафа не ожидал таких действий от Челеби Мустафы и не давал ему на них разрешение. Он не мог понять, почему в разгар войны с Россией Байракдар Мустафа перестал выполнять свои обязанности на фронте (хотя в августе 1807 года после Тильзитского договора было заключено перемирие на русско-турецком фронте).

На самом деле Байракдару Мустафа-паше было что сказать о положении дел в Дунайской армии. В неутешительном докладе, направленном заместителю великого визиря в Стамбуле 4 июля 1808 года, он жаловался на нехватку войск (как и во время предыдущей войны, на службу прибыла лишь часть затребованных войск) и плохое снабжение: когда закончились имевшиеся на месте запасы продовольствия, а потом и те, которые были направлены из других районов Балкан, армия стала испытывать такую нехватку провизии, что ему, чтобы накормить своих солдат, пришлось воспользоваться сельскохозяйственной продукцией из своих собственных поместий. Более того, за свой счет (и немалый!) он закупил продукты у крестьян с северного берега Дуная. Он указывал на то, что турецкие крестьяне страдают от тех повинностей, которыми их облагают и, следуя примеру сербов (восстание которых тогда было в самом разгаре), отказываются обеспечивать армию продуктами и фуражом. Без войск, провизии и денег, утверждал он, невозможно вести войну с Россией. Он язвительно отзывался о многочисленных гражданских лицах, которые сопровождают армию, и особо жаловался на то, что 30 000—40 000 солдат считали для себя обязательным сопровождать священное знамя, «чтобы произвести впечатление на врага», причем все они требовали, чтобы их кормили. Еще за год до этого он предлагал или вообще не брать с собой священное знамя, или хотя бы оставить его в Эдирне, но все было тщетно. Солдаты, утверждал он, нужны для сражений.