Танки должны идти первыми – впереди пехоты. Сигнал для открытия огня – это одиночный выстрел восьмидюймовой пушки, стоящей где-то сзади нас. Ночь теплая – не шелохнется ничто.

Со стороны неприятеля началась было перестрелка, но сейчас не слышно никакого движения. Все молчат. Чувствуется напряжение. «Хоть бы уже началось!» – думает каждый.

Вдруг тишина оборвалась. Сзади что-то тяжело ухнуло. С шипением и свистом, через головы, пошел к красным тяжелый снаряд. Несколько секунд еще продолжалась пауза – молчание, и потом весь перешеек опоясался огнем. Теперь все внимание сосредоточено на угломере и прицеле. Проверяю установку после каждого выстрела. Чтобы не ошибиться числом снарядов, загибаю пальцы на левой руке. Выстрел следует за выстрелом. Впереди батареи четыре или пять огненных взрывов – их снаряды. Через несколько минут за нами опять полоса разрывов – перелет. Но нет времени наблюдать за их разрывами.

Старший офицер наклоняется ко мне и что-то говорит. Оглушенный стрельбой, абсолютно ничего не слышу. Он протягивает записку и светит на нее ручным фонариком. Читаю: «Высота 9.3 еще 10 патронов, беглый огонь на том же прицеле, потом перенести на цель № 5 – 10 патронов также».

Ушные перепонки болят, хотя все время, когда дергаю за шнур, приоткрываю рот при выстреле. Уже в одном рву нет снарядов. Достают и начинают подавать из другого. Тело орудия (ствол) раскалилось – так и пышет жаром, нельзя дотронуться.

Снаряды красных со свистом идут через головы и рвутся где-то сзади в расположении наших легких полевых орудий. Явно нас они не нащупали, да и считают невозможным такое близкое местонахождение от себя полевых гаубиц. В этом наше счастье. У легкачей (как мы потом узнали) были потери.

Канонада идет не прекращаясь и сливается в сплошной гул, где нельзя уже разобрать выстрелов с нашей стороны и разрывов их снарядов. Кажется, стонет земля.

Начинает уже немного светлеть, но все еще полутемно. Артиллерийский огонь со стороны красных слабеет, да и наш тоже уменьшается. Слышен металлический шум – идут танки, за ними, без стрельбы, идет наша пехота. Через час артиллерийский огонь уже стих, спереди слышен винтовочный и пулеметный. Командир говорит, что корниловцы удачно продвинулись на левом фланге, а наша кавалерия пошла уже вперед.

Снимаемся и идем за пехотой. Проезжаем проволочные заграждения, сильно поврежденные нашей бомбардировкой, и брошенные окопы. Проезжаем красную батарею. Тоже легкие полевые гаубицы. Четыре орудия. Одно подбито и лежит боком на разбитом колесе. Другое, видно, хотели взять на передки, но вся запряжка лежит побитая, около ездовые. Некоторые люди повыскакивали из землянок в белье и сразу попали под огонь. Вряд ли эта батарея отвечала нам. Навстречу ведут колонну пленных.

Втягиваемся в село Перво-Константиновка. Здесь успеваем даже забежать в хату и напиться молока. Однако стоим недолго. Выезжаем за околицу. Впереди бой разгорается все сильнее. Поддерживаем своим огнем марковцев. Но нажим красных все усиливается. Видим их цепи. Идут в полный рост. Это резервы – латышская дивизия. Марковская пехота начинает отходить. Полковник Соловьев удерживает батарею на линии нашей пехотной цепи. Стреляем прямой наводкой на коротком прицеле, но и снарядов уже немного.

От села мы уже отошли. Из него по дороге к Перекопу появляется несколько пулеметных тачанок и колонна красной пехоты. Высокий, худой марковский капитан, с головой, повязанной окровавленным платком, кричит что-то Соловьеву, указывая на деревню. Поворачиваем орудие почти под прямым углом и стреляем по голове колонны. Случай из ряда вон выходящий – первым же снарядом снимаем головную тачанку, второй попадает в середину колонны. Видно, как разбегаются и ложатся люди, как поворачивают коней тачанки и скрываются в селе. Но цепи красных надвигаются на нас все ближе и ближе, и ружейный огонь дает себя чувствовать.

У нас в запряжках мулы. Интересные животные эти наши «верные союзнички». Пока идет артиллерийский обстрел, они равнодушны, как только начинают свистать пули – выражают беспокойство, поводят ушами, бьют копытом и потом, как только орудие взято в передки, несутся дружно, как сумасшедшие. Очевидно, свист пуль напоминает им свист бича. Снаряды наши совсем на исходе. Пехота продолжает отходить. Начинаем отходить и мы. Так блестяще начатое дело, кажется, грозит превратиться в поражение.

В это время со стороны Перекопского вала по дороге показались клубы желтоватой пыли. Уже можно различить группу верховых и за ними быстро едущие повозки с людьми. Еще через некоторое время около нас уже группа Дроздовских офицеров, между ними Туркул. Пехота, соскакивая с повозок, быстро строится. Трудно передать то чувство радости, которое охватило нас при виде нашей родной пехоты, пришедшей на выручку в этот тяжелый момент. И окровавленный офицер, и другие марковцы, казавшиеся минуту перед тем совершенно подавленными, и мы встретили криком «Ура!» приближающуюся поддержку.

Слышим команды Туркула:

– Первый батальон – направление на мельницу, команда пеших разведчиков… капитан Трофимов…

Быстрым шагом, почти бегом, Дроздовская пехота направляется к Перво-Константиновке, навстречу приближающимся красным цепям.

В дальнейшем нам не пришлось участвовать в бою этого дня. Недостаток амуниции заставил батарею отправиться назад за вал для пополнения запаса снарядов. Как шел бой первого полка с латышами, мне не пришлось видеть. Слышал об очень больших потерях в первом полку и о том, что все же латыши удержали за собой Пер-во-Константиновку. Даже как-то не хотелось верить, чтобы эти свежие Дроздовские части, которые таким бодрым шагом, почти бегом, шли навстречу врагу несколько часов перед этим на наших глазах, так потрепаны и не достигли решающего успеха в этом бою.

Второй Дроздовский полк генерала Харжевского был в этот день в резерве и должен был войти в линию огня только на следующий день, 26 мая. Мы, получив снаряды, были приданы ему и должны были поддерживать наступление 3-го батальона, который представлял собой свернутый, когда-то славный Самурский полк генерала Витковского, теперь начальника всей Дроздовской дивизии. Что это были самурцы, можно было заключить по желто-оранжевым фуражкам.

Еще затемно мы должны были перейти по гатям (узким дорогам – плотинам) через рукав Сиваша, чтобы находиться как можно ближе к своей пехоте. Дальше тянулись другие рукава Сивашей и еще гати, которые пехота должна была захватить, имея задачей овладение селением Владимировка, расположенным на берегу Сивашских озер. Перво-Константиновка, задача занять которую ложилась на другие Дроздовские полки, лежала от нас налево.

Когда ночью мы переправлялись через гать, с тем чтобы стать за гребнем узкой косы, занятой нашей пехотой, не могу сказать, чтобы мы испытывали радостное чувство. Было отчетливое сознание того, что если красные нажмут, легко взяв под обстрел единственную дорогу по гати,