- Хорошо. Но учти, Меркулова, если ты на России с этого тулупа грохнешься, я тебе сам голову откручу.

По дороге домой Лиза по обыкновению поглядывала в окно на мелькающие огоньки витрин и проносящихся мимо автомобилей. С Максом они не разговаривали, но на этот раз лишь потому, что на это не осталось сил. И если для Лизы дополнительные нагрузки не являлись чем-то из ряда вон, то Макс не сомневался, что вырубится, едва только его голова коснется подушки. Четверные он не прыгал уже довольно давно. Было несколько раз во время тренировок, но так, несерьезно, скорее ради забавы. Ну и перед Меркуловой выпендриться хотелось, что уж там. Помимо тулупа, из четверных у него иногда криво, с грехом пополам и порядочным недокрутом получался еще сальхов, а вот дальше дело так и не продвинулось. Для российского одиночника этого набора было явно недостаточно, поэтому и не имело смысла оттачивать данные прыжки. Он и не думал, что они могут ему когда-нибудь пригодиться.

Самойлов искоса посмотрел на Лизу. И это же надо было пойти у нее на поводу… Сейчас эта затея с четверным казалась чем-то немыслимым. Немыслимым вне зависимости от того, смогут ли они воплотить ее в жизнь или нет. Одиночниц, делающих четверные прыжки, в истории мирового фигурного катания единицы. Пальцев на одной руке и то больше. Про пары и говорить нечего, их просто нет. И если они смогут сделать четверной тулуп и при этом сделать его чисто, они станут первыми парниками, которым это удалось. При всем скептицизме, с которым Макс относился к данной затее, это подстегивало, раззадоривало. И все же он скорее сомневался в том, что у них что-нибудь выйдет, чем верил в успех. Он сомневался даже в том, что они смогут стабильно делать четверной на тренировках, что уж там говорить о соревнованиях, где все зачастую получается совсем не так, как хотелось бы, и спортсмены порой допускают неожиданные и просто досадные ошибки.

Дорога была свободная, машина плавно ехала вперед, шурша шинами по влажному из-за снега асфальту. Боковым зрением Макс видел, как Лиза поерзала в кресле, вздохнула, поправила лямку ремня безопасности и снова уставилась в окно. Подумал, что ей, наверное, не терпится домой. Сидит себе спокойная, а у него в голове рой мыслей, жужжащих не хуже озлобившихся пчел из растревоженного улья. И это на фоне дикой усталости и желания доехать наконец до дома и растянуться на прохладных простынях своей широкой кровати.

Но Макс был не прав. Вернее, прав он был на треть или даже на четверть. Лизе и в самом деле хотелось быстрее оказаться дома, но она совсем об этом не думала. Совсем. Она думала о Ксюше и о том, что через пару месяцев у нее появится животик. Пока положение Мироновой выдавали лишь ее прикосновения к животу. Как будто так она лишний раз давала своему малышу понять, что мама рядом. Ксения ходила счастливая, носила в кармане лимонные леденцы и иногда жаловалась, что малышу не нравится рыба, а от запаха пельменей ее и вовсе тошнит по полчаса. Еще она очень переживала, что растолстеет и что некоторое время после родов не сможет работать в школе. Насчет последнего, правда, Элина просила ее не беспокоиться и заверяла, что спуска подопечным не даст.

Лиза искренне, всем сердцем, желала Ксюше и Жене счастья. Они стали для нее близкими, почти родными людьми, второй семьей. Новость о скором прибавлении была для нее полной неожиданностью. Тепло поздравив будущую мамашу, Лиза обняла ее, а потом заставила пообещать, что если потребуется какая-либо помощь, та тут же скажет об этом. И вот теперь она думала о Ксении, о том, что через пару месяцев у нее появится животик…

Проснулась Лиза от истошного детского крика. Распахнула глаза, стала приподниматься на локтях и только тогда поняла, что в комнате стоит гробовая тишина. Рухнула на подушку и тихо застонала, накрыв лицо ладонями. В груди бешено колотилось сердце, голова ныла, руки и ноги казались тяжелыми, как будто налитыми свинцом. Она сделала несколько глубоких вдохов и убрала руки от лица. Вспомнить, что ей снилось, она толком не могла, только ощущения. Ощущение полнейшей беспомощности, необходимости прижать к себе свое дитя, успокоить, защитить и… невозможности это сделать. Во сне ей было страшно, она кричала и плакала, куда-то бежала, пыталась дотянуться до ребенка, но не могла.

Давно ей не снились подобные кошмары. Она думала, что это осталось в прошлом, что все закончилось, что она пережила это, смирилась. Так оно и было. Лиза понимала, что тогда у нее не было выбора. Она убедила в этом себя, заставила поверить, принять. Почти. Почти заставила. Но иногда разум грызло предательское «а если…». И все же она оставила это в прошлом. Устала травить себя, устала плакать по ночам, устала с мазохистской настырностью представлять себе своего малыша, мальчика с небесно-синими глазами, устала повторять себе, что она убила своего ребенка, а потом, сжав зубы, рыдать, давясь всхлипами и собственной болью, которая, в отличие от самой Лизы, была совершенно взрослой.

Ветер скребся в окно, часы показывали начало пятого. Лиза тяжело вздохнула, проглотила вязкий комок застрявших в горле слез и повернулась на бок. Несколько минут лежала, разглядывая темноту. Кровать казалась холодной, неуютной и слишком большой. Почему-то она никак не могла заставить себя закрыть глаза, хотя ей сильно хотелось спать. Перевернулась на другой бок, но ничего не изменилось, только подушка обдала щеку холодом. Она шмыгнула носом и села на постели, прижимая одеяло к груди. Стало ясно, что уснуть у нее не получится. Спустила ноги на пол, пальцы коснулись пушистого ворса ковра. Ощущения от сна не отпускали, Лиза поежилась и еще крепче прижала к себе одеяло. Просидела так несколько минут, пока не поняла, что голые плечи замерзли, а руки покрылись мурашками. В комнате было тепло, и обычно она не мерзла, даже когда оставалась в нижнем белье, а сегодня почему-то чувствовала себя неуютно. Встала, накинула халат и вышла в коридор. Остановилась возле приоткрытой двери в комнату Макса. Как бы она хотела сейчас лечь рядом с ним, прижаться к нему… Сжала руку в кулак и опустила голову. Вздохнула и отошла от двери. Не нужно. Не нужно хотя бы потому, что утром придется что-то объяснять, а она этого не хочет. И он тоже этого не хочет.

Тихо ступая по коридору, она прошла в кухню, подогрела молоко и налила в высокий стакан. Теплое молоко приятно грело руки, пока она задумчиво смотрела, как на стекло падают снежинки. Ветер крутил их и кидал в окно, а они опускались на небольшой выступ по ту сторону стекла. Лиза положила руку на живот и погладила пальцами чуть ниже пупка. Накрыла живот ладошкой. Глаза смотрели сквозь темноту ночи, а мысли были далеко.

- Ты почему не спишь?

Голос прозвучал неожиданно, но Лиза не испугалась. Обернулась и посмотрела на Макса. Тот сразу заметил и стакан в ее руках, и ладонь, лежащую на животе.

- Пить захотелось, - ответила она.

Макс смотрел на нее с каким-то подозрением, но она не могла понять почему.

- Все в порядке? – поинтересовался он, не сводя с нее внимательного взгляда.

И до Лизы вдруг дошло. Она убрала руку, сделала глоток молока.

- Да, - посмотрела она ему в глаза. Взгляд у нее был болезненный и грустный. Она вообще была задумчивая, совсем не похожая на ту девушку, которой он видел ее еще несколько часов назад, девушку, которая с запалом доказывала ему, что она – лучшая. – Или тебя что-то конкретное волнует?