скажет. Только бы наедине позволяла быть собой. А я уж отвел бы душу. Вцеловал, власкал, втрахал бы в нее рано или поздно понимание, что нам друг без друга уже никак.

Ага, и каким же мудаком и дебилом я буду выглядеть после этих моих пафосных «приходи и бери целиком»? Правильно, тем самым, который ни черта не знает, чего на самом деле хочет, непоследователен в своих действиях и решениях и меняет их, как ему сейчас вздумается. Прямо самое то, чтобы внушить Ваське хоть каплю уверенности в моей серьезности и способности быть мужчиной, которому она может верить отныне и навсегда. И я, как принято говорить о крутых парнях, сцепил зубы и принялся ждать. Мне так казалось, что я тот еще стоик. Но, похоже, уже весь коллектив считал меня жесточайшим тираном с признаками хронического мужицкого ПМСа.

Если честно, мое терпение сегодня уже на исходе. Вечером уезжать в командировку, и я намерен поговорить с ней. Нет, больше никаких там: давай, выбирай и все! Просто увидеть, сказать привет, утолить жажду хоть глазами. Предложить пойти куда-то поесть или просто погулять по пляжу. У нас ведь все вечно через одно место, не по-людски! Может, потому и наперекосяк все? Вот не захотела она перед родителями открываться, а как винить ее за это? Да, мы в 21-м веке живем, но вот так явиться и сказать «О, привет, родные! Знаете, мы тут спим вместе уже какое-то время. А конфеты-кино-букеты решили опустить за ненадобностью, ибо люди занятые и как-то не до романтики. Сразу в койку!»

Оставив Молотова в зале, я ушел к себе, принял душ и переоделся. Итак, будем надеяться, что эти дни моего капризного выжидания Васькиного первого шага не испортили все уже безвозвратно, и мне сегодня обломится уговорить ее сходить на самое настоящее первое свидание после моего возвращения. По всем правилам, с цветами, обедом и даже без поцелуев, ибо на первом же ни-ни, такие там правила у девушек? Ну, ладно, насчет полного отсутствия поцелуев я, наверное, загнул, но там как пойдет. Но точно никакого секса.

— А ты сегодня только вздумай голову поднять! — рыкнул я члену, поправляя этого неугомонного, выходя из машины перед домом. — Будешь дергаться, я бромчик глушить начну!

Но дома ждал меня облом. Василиса уехала куда-то, предупредив, что ее не будет до вечера. Подарив цветы Марине и часок поболтав с ней и отцом, я засобирался домой. Не хочу я все эти разговоры вести по телефону или приглашать ее на наше первое свидание СМС-кой! И вообще, вот что я напишу? «Ты тут ни в кого не влюбляйся, пока меня не будет, я вернусь и начну все делать нормально?» Тупость ведь! Ладно, разберусь со всем по возвращению. И вот тогда уже все будет. И свидания, и слова все скажу нужные, и ходить за ручки будем, ни от кого не прячась.

Спустя десять дней я въехал в город усталый, потный, с закипающей от жары головой. По условиям клиента нельзя было пользоваться связью и интернетом весь период, пока мы на него работали. Боялся каких-то там волн, еще бы шлем из фольги на башку напялил. И требовал он постоянного присутствия не просто команды охранников рядом со своей персоной, а и моего, как ответственного за все лица. Ну, бывают всякие закидоны у богатых людей, что уж тут поделаешь. Бизнес есть бизнес. Мой сотовый, давно сдохший, так и пролежал все это время в бардачке. На середине дороге кондюк в машине просто взял и отрубился, а жара стояла такая, что никакие открытые окна особо не спасали. Я устал за эти дни от круглосуточного нытья и придирок клиента, от того, что ни черта не мог уснуть, даже когда появлялась возможность. Я уже сто раз пожалел, что поехал на машине, а не на микроавтобусе, как все. Черт с ним, потом бы тачку забрали. Просто за эти дни мне не удалось, наверное, и часа провести в одиночестве, и я уже просто невыносимо в этом нуждался. На узком участке перед городом опять какой-то торопыга устроил аварию, и я встрял в огромную пробку, которая едва двигалась, а при такой температуре на улице… хоть вешайся! Вот оно вам, так любимое северянами наше южное лето! Еще июль не наступил, а уже пекло как в аду, только и бонусов от этой жары, что море уже — почти парное молоко. На голову будто обруч железный надели, и он становился все меньше с каждой минутой. Въехав, наконец, в город, я прямиком рванул в офис, потому что он был аж на целых пятнадцать минут пути ближе, чем квартира.

Взъерошенный и злой я ввалился в собственный кабинет, в котором заботящаяся о счетах за электричество уборщица вечно норовила по утрам отключить сплит и открыть окна для проветривания. Стоявшие в комнате жара и влажность давили на мозги так, что хотелось снять кожу в попытке хоть немного избавиться от этого преследующего ощущения липкости и нехватки воздуха. Хорошо, что я еще на этапе строительства предусмотрительно обзавелся в офисе собственной туалетной комнатой с душем. Поэтому, врубив кондюк на шестнадцать градусов и максимальную скорость обдува, я, срывая с себя на ходу пропотевшую одежду, поплелся устраивать себе контрастный душ. Может, взбодрюсь, приду в себя. Хотя мне бы лучше не взбадриваться, а наоборот — расслабиться, а то сейчас снова выйду к народу, а они от меня по всем щелям тикать бросятся. Блин, за время собственноручно устроенной себе опалы я уже столько раз срывался на них, что было реально стыдно перед сослуживцами. В конце августа, как температура спадет, обязательно договорюсь с Шоном насчет аренды их корпоративной базы и вывезу свой народ на длинные выходные, пусть расслабятся, отойдут от начальственного рыка и постоянных раздолбонов. Вот только как самому успокоиться? В своей квартире я жить не могу — стены давят так, что хочется их сломать, в офисе жить продолжать — ребятам уже в глаза неловко смотреть. А дома у родителей не смогу находиться, то есть, находиться — не вопрос, а вот оставаться при этом в адеквате… Сомнительно. Особенно теперь. Если еще до того как, в самые первые дни ее приезда эта, мать его, заноза, преследовала меня во всем — в звуках за стенкой, в тихом шепоте телефонных разговоров, периодически доносившемся до меня через открытые окна, в ярких пятнах ее одежды и белья, сушившихся в прачечной. Я, млин, смотреть не мог