Хотелось как-то уколоть его в отместку за эти слова – чистуюправду, которая ранит, которую лучше бы загнать в подсознание, прочно забыть.Это была мелкая месть, но очень уж он задел, вывел из себя, и Анна решилась.

– Вы мне вот что объясните, – сказала онаязвительно. – Вы-то что от всего этого имеете? Премию с каждой запроданнойвам души? Твердую зарплату? Или теплое местечко в одном из прошедших столетий?А может…

Анна смотрела ему в глаза, они были совсем близко, и в них –боль, тоскливая и безнадежная, как телефонный звонок в пустой квартире. И оназамолчала, испугавшись мыслей, на которые наводили эти глаза, их боль и тоска.Нет! Повторять про себя одно – этого не может быть, потому что этого не можетбыть никогда…

– Я ничего этого не имею, – сказал Астахов. –Кроме одного – я уже знаю, что в прошедшем, как, впрочем, и в будущем,прекрасно обойдутся без меня…

Анна хотела брякнуть что-то язвительное насчет загонщиков,разместившихся в безопасных местах, но промолчала – снова эти глаза, этот взгляд…Стоп, как она не подумала об этом раньше?

Анна опустила стекло, высунула руку в окно и открыла дверцуснаружи. Астахов ей не препятствовал, он и не пошевелился. Анна хлопнуладверцей, словно запирая в тесной железной коробке на колесах фантасмагорический,тревожащий мир, который ради вящего душевного спокойствия следовало бы считатьвздорным сном.

Вот о сне совсем не нужно было думать – по ассоциации всплыли цепко задержался в сознании тот, багряно-золотой, летящий, блистающий сон…

Пройдя несколько метров, она обернулась так, словнооглядывалась на свое прошлое и пыталась заглянуть в свое будущее. Тихий дворик,зеленая машина у обрешетки газгольдеров, двадцатый век вокруг. Чудесадвадцатого века разыгрываются в скучных декорациях, на фоне затюканных кинокомедиямии карикатуристами блочных домов, стандартной мебели – никаких черных котов,крокодильих чучел и грозно сверкающих во мраке пентаграмм. Принижает этонынешние чудеса, делает их мельче, скучнее, или нет? Анна не взялась бы искатьответ на этот вопрос…

4

– Несбывшееся манит нас… – иронически обронилаАнна.

– Да! – сказал Гроховский. – Да! Вот именно!Такое бывает только раз в жизни, поймите вы это. Наверняка каждый из нас, читаяв детстве книги, думал: вот если бы к Спартаку, вот если бы к Гарибальди, вотесли бы…

– Вам так хочется командовать ротойпреображенцев? – осведомился Вадим, рыхлый белобрысый здоровяк лет на пятьстарше Анны. Анна познакомилась с ним десять минут назад, придя в квартируГроховского. Кто он и чем занимается, она еще не знала.

– Не утрируй, пожалуйста.

– Ну не буду, не буду…

– Вам не кажется, – сказала Анна, – что выоба не так начинаете? Вместо глупой пикировки обозначили бы четко акценты. Насздесь трое. Нам сделано некое предложение. О нас знают то, что называютмалоизвестными фактами биографии. Снятся странные сны. И сначала, я думаю,нужно четко определить наше отношение к Астахову.

– Лично я верю ему безоговорочно, – отрубилГроховский.

– Я почти верю, – сказала Анна, ни на кого неглядя.

– А я – ни капельки, – ехидно усмехнулся Вадим,щелкнув замком своего потрепанного портфеля, с интригующей медлительностьюзапустил туда руку и выудил томик в яркой обложке. – Я, друзья,рационалист. Я не стал метаться и креститься – я прежде всего стал копать, ктоон, этот тип. Не так уж трудно это было – запомнил номер «Москвича», сходил вГАИ, еще в пару мест. Фантаст он, понятно? Писатель-фантаст. Вот тут есть егорассказ, и это не единственная его публикация. Есть и о путешествиях вовремени…

– А ведь логично, – сказала Анна. – К комуОНИ, ТЕ, в первую очередь обратятся? К писателю-фантасту – тот, мне кажется,поверит быстрее…

– Подождите, я не кончил. – Вадим бросил книгу впортфель. – Итак… Существует писатель-фантаст, который задумал грандиозныйэксперимент, выбрал трех подопытных кроликов – и пошел… Может быть, всех нашихзнакомых перебрал. Может, он сильный экстрасенс, и этим кое-какие «чудеса» иобъясняются. А то и… Аня, вы ведь у него сигарету брали? И я брал. НиколайСтепанович с ним пил молочный коктейль. Кто его знает, что он в него подмешал,отсюда и сны…

– Да зачем ему это понадобилось?

– Просто эксперимент, Аня. Любят их писатели.

– Экстрасенс, фантаст… – Гроховский ходил покомнате, как зверь по клетке. – Вадим, тебе не кажется, что ты подменяешьодно фантастическое объяснение другим? Возможно, еще более далеким отреальности.

– Ничуть. Моя версия гораздо ближе к реальности.

– Но если астаховское предложение не близко креальности, а сама реальность? Я лично верю безоговорочно, но для вас, так ибыть, пусть это остается допущением. Что тогда? Давайте только без вспышекущемленного самолюбия и обид. Жизнь у нас, у всех троих, не сложилась, хотя навзгляд окружающих все благополучно, сами мы знаем, что находимся не на своейдороге, не в своем седле. Внезапно нам предлагают исправить это, уйти…

– Куда? – выкрикнул Вадим. – К фузеям икамзолам?

– Ну что ты цепляешься к частностям? Когда речь идет осимволе, аллегории. Там мы сможем раскрыться наиболее полно, осуществить все,на что мы способны. Чего вам жаль, Вадим, – хоккея по телевизору? Пленок сЧелентано? Вообще странно, что громче всех агитирую я – сорокалетний, самыйстарший из нас. Вам с Аней едва по двадцать пять, а вы… Новое рассудочноепоколение, как выражаются участники газетных дискуссий? Да поставьте вы все накарту…

– И вы серьезно? – тихо спросила Анна, глядя в егоразгоряченное упрямым азартом лицо. – Вам сорок, и вдруг вот так всебросите – жену, работу, все – и куда-то в прошлое?

– Возможно, не бросил бы, – так же тихо ответилГроховский. – Не будь Астахова и его предложения. Ведь до смерти будешьгрызть себя, что смалодушничал, остался при персональной машине, нелюбимой женеи нелюбимой работе, а достаточно было однажды решиться…

– Да зачем? – Вадим резко отставилпепельницу. – Хорошо, не будем кривить душой и сохранять хорошую мину – неполучилось из меня художника, спекся, мазилка, бездарь, годен только в маляры…Ну и что? Нет других дел? Двадцатый век – наш век, что нам вне его делать,идиотство какое… Живи и умирай в своем веке, вот что я вам скажу!

– Такая точка зрения была бы хороша, пока не былоАстахова, – заметила Анна. – Пока мы не знали, что жить можно иначе…

– Так что, отправляетесь, куда он покажет?

Анна промолчала. Не нужно было сюда приходить, думала она,не стоило. Одной, наедине с собой еще можно справиться с самым тяжелым горем,но оказаться среди людей, больных той же, что и ты, бедой…

– Лично я отправлюсь, – сказал Гроховский.

– Ладно! – вскочил Вадим. – Только я вам некомпания!