– Какой еще наговор? – без всякого интересаспросил Гаранин.

– Какой, какой… Надежный, раз я снял тебя с колес. Этопочему же «Роланд», своих святых не нашел, за море подался – там святее?

Гаранин даже приостановился от мгновенного удивления:

– Что? Ты откуда знаешь, дедуган?

– Мне положено. Леший я, – скучным голосом сказалдед. – Слышал про такую лесную разновидность?

Как всякий нормальный человек, Гаранин испытывал к сумасшедшимлегкий брезгливый страх.

– Ну ладно, батя, будь, – сказал он торопливее,чем следовало. Шагнул прочь. И остановился.

Не было дороги, накатанной колеи с рубчиком нетронутой землипосредине. Глухая поляна, со всех сторон замкнутая темной тайгой. Дедокзатрясся в дробном смехе:

– Ну ты скажи, до чего ничего не меняется – по старинкея тебя и завел…

Страх был липкий, подминающий, Гаранин не сомневался в своемрассудке и в том, что это происходит наяву, но дикая иррациональностьпроисходящего не укладывалась в понимание – только что они шли по дороге, ивдруг дороги не стало. Мистика. Бред. Повести Корабельникова.

А старичок заходился довольным хохотком в шаге от него,плотский, насквозь реальный, пахнущий пыльной одеждой, махрой и еще чем-тонепонятным. Он вдруг оборвал смех, как проглотил, сгреб Гаранина за лацканкуртки, и в балагури-стом тенорке угловато проступили властные нотки:

– Ну пошли, что ли? Заждались нас…

Гаранин тренированно отбил руку, еще секунда, и провел быподсечку с болевым захватом, но земля под ногами превратилась в дым, дымрастаял, и Гаранин, нелепо взмахнув руками, провалился куда-то вниз, упал наспину, всем телом, а больнее всего затылком, стукнулся обо что-то жесткое,твердое, реальность ослепительно лопнула разрывом гранаты…

Зажмуренные глаза чувствовали свет, тело – твердуюповерхность, ничем не напоминающую землю. Открывать глаза Гаранин не спешил.Слух защекотало болботание:

– Вы что, подстелить чего не могли? Ему вон паморокизабило.

– Ни хрена, оклемается. А ты сам повежливей мог?

– Куда там – прыткий, в личность чуть не влепил.Хорошо, успели вы калитку отворить…

– Водой его полить?

– Ага! Ресницы-то елозят. Очухался, что ему.

– Гостенек! – позвали требовательно. –Мигайки-то раствори!

Гаранин открыл глаза, уперся ладонями в жесткое и сел.Пещера метров десяти высотой и столько же в ширину-длину – полированный пол инетронутый купол бугристого дикого камня, бело-серые мраморные колонныволокнистого рисунка в два ряда, и непонятно откуда сочится бледный свет. Наскамье с затейливо гнутой спиной сидел попутчик в компании двух таких же, склочкаетыми бороденками, в обтрепанных шубейках. Все трое курили «козьи ножки»и разглядывали Гаранина с любопытной подначкой.

– Ожил, крестничек? – спросил попутчик. – Самвиноват, добром могли доставить… Да не снимся мы тебе, не снимся… Опробоватьхошь?

Он выдернул из-за голенища короткое шило с, толстойдеревянной ручкой и подал Гаранину. Гаранин отвел его руку – тронутоекрапинками ржавчины железо доверия не внушало, – достал связку ключей ираскрыл крохотный ножик-брелок. Мякоть большого пальца обожгла неприятная боль,набухла капля крови. Никакой это был не сон. Человек в американских джинсах имодной яркой куртке, с электронными часами на руке, сидел на каменном полустранной пещеры перед троицей дымящих махоркой лешаков. Невозможностьпроисходящего занимала больше, чем страх. Рассказать Ветке, поклоннице«Мастера» и «Альтиста», – не поверит…

– Уставился как, – хмыкнул тот, что сиделсправа. – Волтузить сейчас начнет…

– Следовало бы, – сказал Гаранин, решив перешибитьих хозяйскую уверенность ледяным спокойствием. Сел рядом и вынул сигареты –Постучать бы вас, мужики, лбами друг о дружку…

– А назад как выйдешь?

– Как-нибудь.

– Как-нибудь и кошка с забора не падает – все на лапы…

– Вот что, мужики, – сказал Гаранин. –Давайте к делу. Машину вы мне испортили?

– А то кто же?

– Очень приятно… Выкладывайте, что вам от меня нужно, иобъясните, как бы мне с вами побыстрее расстаться с наибольшей выгодой дляобеих сторон.

– Ишь чешет… Грамотный.

– Они там нынче все грамотные.

– Доложить, что ли?

– И то. Он так и велел – чтоб непременно сразу же.Времечко его тает…

– Вот ты и иди.

Сосед Гаранина проворно нырнул в черную двустворчатую дверь,покрытую, как плитка шоколада, квадратными дольками металла. Остальныеприсмирели и даже погасили самокрутки. Гаранин чувствовал любопытство и, как нистранно, самый настоящий азарт. Если разобраться, ничего повергающего врастерянность или ужас не произошло. Всего-навсего другой мир, подчиняющийся своим,но все же законам. Можно надеяться, что и здесь сильный и уверенный в себечеловек, давно проверивший на практике эти свои качества, сумеет включиться вигру на равных, добьется своего, не обидев и хозяев…

Выскользнув в приотворенную дверь, леший суетливо подбежал кГаранину, обежал его, осмотрел, отряхнул куртку, подтолкнул в спину:

– Ждать изволят…

Дверь отворилась легко. Открывшийся за ней зал подавлял.Пещера по сравнению с ним казалась одинокой коробкой из-под обуви в пустомтоварном вагоне. Необозримый мозаичный пол, узорчатые черно-красные стены,отшлифованные до зеркальной гладкости, увешанные какими-то предметами,малахитовые вазы, деревья из золота, древнегреческие статуи, кучи золотых монетмеж колоннами, в нишах – неисчислимое множество драгоценных предметов: Зал былтак велик, что горы драгоценностей его ничуть не загромождали.

Мощный голос проревел:

– Ближе!

Гаранин пошел в дальний угол, где спускались с потолкаскладки грандиозного балдахина, и на возвышении шевелилось Что-то громадное,темное, живое, похожее, как ни удивительно, на самолет. Ближе, ближе… Поднялисьтри головы на толстых шеях, сверкнули желтые глаза. Гаранин с трудом подавилудивленный возглас – лешие, в общем, выглядели непрезентабельно-буднично, ноэто…

Это был Змей Горыныч, распластавший зеленые кожистыекрылья, – мощные лапы с кривыми когтями, чешуйчатые шеи, головы вчеловеческий рост длиной, увенчанные золотыми острозубыми коронами, длинныйхвост, кончавшийся чем-то вроде наконечника стрелы, выглядывал из-под левогокрыла. Змей наводил страх, но не выглядел уродливой химерой, слепленной изчастей реально существующих животных, – он был гармоничен и, пожалуй, дажекрасив основанной на неизвестных канонах красотой. И чувствовалось, что оночень стар: чешуи размером с блюдце валяются на полу, провисшие крылья,картонные интонации в голосе…