Он бросился прочь, вернулся, подхватил забытый портфель,метнулся в прихожую, остановился в дверях и крикнул Гроховскому:

– Вы… вы… да вы дедом скоро будете, псих, а туда же… А,да что с вами…

Он гремел и клацал замком, бился, словно птица в стекло,наконец справился, бухнул дверью и загрохотал по лестнице так, будто боялся,что его догонят и вернут силой. Стукнула дверь подъезда, простучали по асфальтуторопливые шаги, и стало очень тихо.

– Вам не кажется, что он верит даже сильнее, чем мы?

– Вполне возможно, – сказала Анна. – А женаваша где?

– У сестры гостит. Детей нет, так что насчет деда онпромахнулся.

Они сидели молча. Ветерок покачивал шторы, за шторами былдвадцатый век.

– Знаете, Николай Степанович, – сказала Аннабеспомощно. – Я дочку как-то в самом деле не очень люблю. И с мужемперегорело. И работа…

– Бывает, Аня. Чтобы это понять, вам понадобилось летна пятнадцать меньше, чем мне…

– Неужели вы и в самом деле решитесь?

– «Неужели, в самом деле…» – Гроховский подошел кполке, вынул книгу и быстро нашел нужную страницу. – Вот,послушайте. – Быть может, ему смутно хотелось в символической формеизобразить крушение всех чересчур честолюбивых надежд. Он прочитал такиестроки:

Нам сокровенных тайн природы не постигнуть,

нам не дано стоять в огне, взойти на небо.

Нам не дано парить подобно птицам, тщетно

стремиться нам взлететь на крыльях выше солнца…[4]

– Это очень страшно – знать, что никогда тебе непридется стоять в огне… – Гроховский отложил книгу и присел на диван рядомс Анной. – По-моему, у Грина чуточку неправильно. Если Несбывшееся манит,какое же оно Несбывшееся – ведь манит зачем-то… Вы над смыслом жизни углубленнозадумывались?

– Углубленно, по-моему, нет, – подумав, сказалаАнна.

– А я задумывался, – сказал Гроховский. – Ипришел к банальному, быть может, выводу, нужно использовать любой шанс, чтобывыдать все, на что способен. Разумеется, я имею в виду честные методы. Простонужно не бояться, когда судьба подсовывает шанс… Вот мы твердим: высокие слова,высокие слова. А ведь нет таких – высоких, низких, есть правильные инеправильные, истина и ложь. И подло не только подсовывать ложь другим, но и всебе ее копить, свою, тайную, никому, кроме тебя, не известную, – отплатиткогда-нибудь, ох как отплатит…

Он сидел ссутулившись. Анне было жаль его, и жаль себя, ижаль еще чего-то, невыразимого в словах, то ли объединявшего их троих и многихдругих, то ли, наоборот, разобщавшего.

– Я пойду, – встала она. – Поздно уже, домойпора. Гроховский медленно кивнул несколько раз, не поднимая глаз.

– До свидания, – обернулась Анна в дверях.

– Прощайте, Аня, – тихо и твердо сказал он,большой, сильный человек посреди великолепно обставленной квартиры. –Прощайте…

5

– Его нигде нет, – сказала Анна. – Я с утразвонила куда только можно. На работе он не появлялся – подчиненные врастерянности. В больницы и милицию не попадал. Растаял…

– Да бродит он где-нибудь! – Вадим потряс передгрудью сжатыми кулаками. – По старому обычаю российских интеллигентов. Илиудрал к жене за моральной поддержкой. Ну что вы, Аня, как маленькая?

– Вадим, что если вы в самом деле верите Астахову дажесильнее нас?

Лицо у него застыло, глаза стали то ли жалобными, то липустыми. Уже взявшись за ручку, он выкрикнул:

– Глупости это!..

– Может быть, может быть… – сказала Анназахлопнувшейся двери. Потом подперла щеки ладонями и стала смотреть в стену,покрытую насквозь знакомой сетью трещинок, похожей на карту неизвестногогосударства. «Давно не белили, завхоза пора шпынять…» – подумала она. Встала.Аккуратно убрала бумаги в стол, вытряхнула пепельницу, спрятала в сумочкуавторучку и сигареты. Кабинет стал безликим, как в тот день, когда она впервыевошла сюда.

…Она сидела на скамейке, где совсем рядом недавно услышалаот Астахова странные вещи, спокойно и методично, словно уборку дома делала,перебирала, как четки, свое прошлое, свою жизнь, все, что стоило помнить, ивсе, что неплохо было бы начисто забыть. Лихой рывок на штурм МГУ, большепохожий на бегство, потому что никого не предупредила дома. Неудача и работа намосковской стройке. Факультет журналистики. Попытки внести в жизнь какую-тоопределенность. Ложь по мелочам. Мечтала стать актрисой – не оказалось данных.Хотела стать филологом – не получилось. Все наши, бесцельные на строгий взглядпостороннего, поступки тем не менее ведут к какой-то цели, так ради чего жебыли все метания, шалые выходки и категоричность в непоследовательныхсуждениях?.. Хотелось быть гордой, отчужденной. Не выходило. И заманчиво бытькиплинговской Кошкой, и страшно повторить судьбу матери – одна с детьми, безмужа… Да и трудно разыгрывать Кошку, когда ты замужем, на серьезной работе,вынуждена считаться со многими установлениями и условностями, о репутации своейзаботиться. В студентках еще можно было поддерживать образ, гулять «самой посебе» и гордо не обращать внимания на «мненья света». Но не теперь. Жестокое имучительное противоречие – она стремилась быть Кошкой, называла себя ею, ночувствовала, что мало в этом истины, – жизнь поминутно одергивает, напоминаето благоразумии, выставляет запрещающие и предупредительные знаки, загоняет внаезженную колею, и ты вынуждена подчиняться, подыгрывать. И именуй себя какугодно, той, кем ты хочешь быть, тебе не стать, пока жизнь катится понаезженной колее. Как он сказал тогда? Ну да, тихо делать карьеру, машинукупят, в гости будут ходить, умные разговоры вести… Но приснится ли еще хотьраз багряно-золотой сон, невесомый, как дым костра, и яркий, как витраж? Ибудет в тебе копиться своя, тайная, никому, кроме тебя, не известная ложь…Убаюкаешь ее, поглубже загонишь, не ты первая, не ты последняя, живем не хужедругих, как все…

Анна подняла голову. Поодаль замер зеленый «Москвич», Аннаузнала водителя и подумала: цвет надежды – зеленый…

Так что же, решаться? Нет сомнения, что это и есть тот,решающий миг, когда нужно выбирать без каких-либо компромиссов. Решаться?Покидать уютное свое бытие, уютный свой век? Ради чего? Феерическая романтика,гордая раскованность, и не нужно подлаживаться к условностям, можно стать кемхотела, и никакого недовольства собой, никакого противоречия между внутреннейсущностью и сутью внешней. Заманчиво. Но выгодно ли, не рискованно ли искать отдобра нынешнего, проблематического, будущего добра? К чему метаться? Есть дом,и муж, и дочка – все как у людей, и будущее гарантировано благополучное, а чтодо Кошки, то всегда найдется поклонник, который поверит всему, что ты скажешь,и восхищенно назовет тебя так, как тебе будет угодно. Приятно чуточкуосознавать себя роковой женщиной – Мария Стюарт, Христина Шведская… А мысличитать не научились еще, дай бог, не скоро научатся, может быть, никогда…Глупости. Волевое усилие – и все растает, будем благоразумны – и всеперемелется, живут же другие – и ничего, что тебе, больше всех нужно? Все,сделан выбор. Только нужно как можно быстрее уйти, чтобы с глаз долой – зеленый«Москвич», чтобы поскорее забыть лицо человека, решившегося-таки на пятомдесятке бросить отлаженное, как морской хронометр, благополучное бытие ипрожить остаток дней, не такой уж короткий, в великолепной скачке, где тывыкладываешься до предела и каждый час – звездный…