люди не робкого десятка, отнюдь не напоминающие растение под названием «мимоза стыдливая», не решились открыто высказаться об этом случае. Возможно, некоторые из них думали, что в Америке существует практика подпольной эвтаназии и помощи в совершении самоубийства, но, так или иначе, никто не пожелал пролить свет на эту тему. Многие эксперты считали, что условия в Мемориале в те дни были настолько ужасными, что какая-либо моральная оценка действий персонала была невозможна.

Каплан, однако, придерживался иного мнения. «Почему нет?» – раз за разом спрашивал он. Но ему так и не удалось получить убедительного ответа на этот вопрос.

* * *

Вирджиния Райдер и Артур «Буч» Шафер не считали, что в деле Мемориала восторжествовала справедливость. При этом, по их мнению, справедливость не обязательно подразумевала уголовное наказание – было бы достаточно, если бы в ходе судебного процесса общественность узнала правду о событиях в больнице.

Поу, Будо и Ландри представляли тех, кому больные доверяют свою жизнь и здоровье. Поэтому Шафер и Райдер считали, что было чрезвычайно важно, чтобы люди узнали, как медики могут вести себя в сложных ситуациях; чтобы все поняли: если человек является профессиональным врачом или медсестрой, это не означает, что он не может действовать вопреки интересам пациентов – под влиянием инстинкта самосохранения или же просто потеряв голову.

События в Мемориале полностью изменили отношение Райдер ко всему окружающему миру, за исключением разве что детей. Случившееся в больнице заставило ее изложить в специальном документе свои предпочтения относительно ухода из жизни. Например, она особо оговорила, что ее можно будет отключить от аппаратуры жизнеобеспечения только в случае, если на это дадут согласие двое врачей и медсестра, которых он укажет в качестве своих доверенных лиц; что она хочет, чтобы ей вводили обезболивающие препараты, однако лишь в дозах, необходимых для снятия боли, но при этом неспособных ее убить. По мнению Райдер, общественность должна была узнать все о том, что происходило в Мемориале, – чтобы люди могли извлечь из этой истории уроки и при желании иметь возможность заранее отдать такие же распоряжения.

А главное – жертвы заслуживали того, чтобы о них рассказали. Что касается отношения Райдер к Поу, то оно немного смягчилось после того, как та сделала одному из ее родственников, страдающему онкологическим заболеванием, операцию, которая продолжалась целый день. Возможно, тем самым Бог показал Райдер, что не следует судить о людях слишком поспешно.

Шафер прекрасно понимал, какие чувства испытывает Райдер в связи с исходом дела Мемориала, но сам воспринял его гораздо спокойнее. Он знал, что именно произошло в больнице на самом деле, а добиваться того, чтобы об этом узнали другие, было не его заботой. Как представитель стороны обвинения, он понимал, что не всех, кто предстает перед судом, признают виновными, и нельзя всю жизнь переживать по этому поводу.

Через несколько лет, когда Шафера положили в небольшую загородную больницу в связи с подозрением на легочную инфекцию, в его палату вошел не кто-нибудь, а доктор Эвин Кук собственной персоной. Лежа на кровати, Шафер, которому поставили капельницу и подключили кардиомонитор, чувствовал себя совершенно беспомощным. Он невольно подумал об иронии судьбы, по которой его жизнь оказалась в руках Кука. К большому облегчению Шафера, Кук, похоже, его не узнал: в тот день, когда Райдер вручала доктору повестку, Шафер сидел в машине у его дома. В захолустной больнице Кук показался весьма любезным и приятным человеком с отличным чувством юмора – словом, парнем что надо. К тому же он сообщил Шаферу, что с ним не произошло ничего страшного, а вскоре тот поправился.

Шафер был уверен, что небольшая, располагающая ограниченными ресурсами команда сотрудников Агентства по борьбе со злоупотреблениями в сфере медицины сделала все возможное, и гордился своими сотрудниками. Они работали честно, и им нечего было стыдиться, что бы там ни говорили. Они были хорошими профессионалами и доказали это. И он никогда этого не забудет.

* * *

После того как большое жюри огласило вердикт, Анджела Макманус проплакала весь день. Она обзвонила всех родственников и сообщила им о результатах заседания присяжных. «И что теперь?» – спрашивали они. У Анджелы не было ответа на этот вопрос. Она очень переживала из-за того, что присяжные не пригласили ее дать показания. Анджела по-прежнему считала Анну Поу убийцей своей матери.

* * *

У Кэтрин Нельсон, дочери Илэйн Нельсон, решение присяжных не вызвало гнева. Она не хотела, чтобы Анну Поу обязательно посадили в тюрьму, но считала, что ее должны были лишить лицензии медика. Ведь она, как и медсестры, нарушила клятву помогать пациентам и не причинять им вреда. Что могло помешать им снова совершить то, что они уже совершили?

В Иране и Афганистане шла война, но американские солдаты и офицеры ни в какой ситуации не бросали своих тяжелораненых и убитых товарищей. А дома, в Соединенных Штатах, больных людей оставили на произвол судьбы или попросту убили.

Брат Кэтрин Крейг добивался торжества справедливости в рамках гражданского иска.

* * *

Кэрри Эверетт тоже хотела справедливости. По ее мнению, Анна Поу должна была ответить за свои действия. Хотя муж Кэрри, Эмметт, давно утратил способность ходить и контролировать свой мочевой пузырь и ей приходилось постоянно за ним ухаживать, ей хотелось бы, чтобы он был с ней – пусть даже пришлось бы то и дело мыть его и менять ему подгузники. Ей нравилось разговаривать с ним, обмениваться шутками, даже иногда спорить и ругаться – словом, ей его не хватало.

Кэрри не могла понять, почему ее мужа лишили жизни. Она не знала точно, что произошло в больнице, и переживала, что в критический момент ее не оказалось рядом, чтобы остановить Анну Поу, сказать ей: «Не делайте этого». Если бы она была там, а не с детьми и внуками в заблокированном наводнением доме в девятом районе Нового Орлеана, Поу – Кэрри была уверена в этом – не вошла бы в палату ее мужа в критический момент. А значит, то, что случилось, не случилось бы, и ее муж Эмметт был бы сейчас с ней.

* * *

Родни Скотту, тому самому пациенту, которого Эвин Кук в какой-то момент принял за мертвого, все же удалось добраться до дома. Ему пришлось многое пережить. Поскольку он весил более 300 фунтов, его было решено эвакуировать одним из последних. Родни было страшно, жарко, он постоянно испытывал дискомфорт, а в вертолете сильно ударился головой. Целых двое суток он, одетый только в перепачканный экскрементами легкий хлопчатобумажный халат,