математические зависимости, но если бы этих философов попросили произвести расчеты реальных подъемных устройств или водяных колес, они бы, пожалуй, просто не поняли сути проблемы — для такой работы есть плотники. Правда в римские времена Александрийский Музей обучал и тех, кто хотел изучить механические науки для практических целей, но едва ли это были простые ремесленники, а скорее богатые люди, владеющие мастерскими по изготовлению различных машин, либо чиновники, желающие сделать карьеру на государственных строительных заказах.

Так или иначе, но Архимед, прославившийся созданием небесного глобуса на водяном приводе, а также уникальными грузоподъемными и военными машинами, написал всего лишь один труд непосредственно по практической механике. В остальных его работах нет ничего, что напрямую имеет прикладной характер (хотя многие математические и геометрические теоремы, разумеется, могут без особого труда быть использованы почти напрямую).

Мистика. Религия. Скептицизм

Не нужно, впрочем, преувеличивать ограничивающую роль идеалистической философии, поскольку она сама испытывала серьезное давление со стороны традиционных мистических культов, равно как и от новых верований. Причем воздействие это происходило не только извне, но и изнутри. Научное познание мира требует отделения религиозных идей от самого процесса познания, но сделать это оказалось весьма непросто (в первую очередь потому, что греки просто не знали, куда нужно идти, и действовали вслепую). Досократики сумели сделать лишь несколько робких шагов в сторону косвенной науки: они наделили мир материальными причинами, но не смогли отказаться от одушевленной вселенной и богов. Лишь у атомистов можно встретить попытку полного отрицания религиозности, однако их учение, обладающее многими прогрессивными и даже преднаучными чертами, получило негативную оценку почти у всех, кто имел время и возможность заниматься интеллектуальной деятельностью. Нельзя при этом забывать, что основную массу населения Эллады, а затем и Рима составляли неграмотные рабы и свободные (но тоже неграмотные) земледельцы или мелкие ремесленники, да и среди богатой верхушки общества лишь немногие всерьез интересовались философией.

У Платона Творец описан в буквальном смысле персонифицированной личностью, желающей всемерного блага и порядка. Планеты в «Тимее» также названы божествами, хотя тут, возможно, имеет место некоторая уступка традиционной религии (никто не желал для себя участи Сократа), красиво сочетаемая с учением об идеальных сущностях. Но даже там, где греки пытались обойтись без богов, в картине мироздания всё равно появлялись человеческие чувства: к материи применяются понятия справедливости, борьбы, любви или вражды, а сами законы природы понимались именно юридически, как установленные высшей властью, а не как выявленные на опыте принципы.

Если в восточных царствах и империях религия была важной частью повседневной жизни, а жрецы одновременно выполняли многие административные и хозяйственные функции, то мнения греков о своих богах были весьма разнообразны. Социально-экономическое развитие Эллады проходило столь быстро, что народное язычество (почти в каждом греческом городке и поселке жили прямые потомки Зевса или Посейдона) просто не успевало трансформироваться в подобие египетского или вавилонского культа. От моряков и путешественников греки узнавали, что народы Европы, Азии и Африки поклоняются великому множеству различных богов и богинь (едва ли у среднестатистического египетского крестьянина имелся доступ к подобной информации), и это не могло не вызвать вопросов. Часть эллинов, не мудрствуя, решила, что в других землях просто называют олимпийцев иными именами: Артемиду — Бубастис, а Зевса — Тором. Другие греки предположили, что всё известное множество богов действительно существует, и нелишним будет обращаться за помощью к каждому из них. Жрецы из далеких стран предлагали новые необычные практики и обряды, некоторые из которых оказывались притягательными и становились популярными: так культы Диониса и Афродиты были заимствованы эллинами с Востока, а римляне начали поклоняться египетской Исиде, фригийской Кибеле и персидскому Митре.

Одновременно с этим языческие верования начали восприниматься всё более аллегорически. Для многих эллинов становилась очевидной деревенская скабрезность, простоватость и фантастичность бесчисленных историй о похождениях богов и героев, однако было психологически трудно признать, будто бы верования и традиции предков являли собой собрание баек и нелепиц. В связи с этим крепла убежденность, что древние авторы намерено (либо из предосторожности) скрыли в мифологических текстах сокровища великой мудрости, и теперь нужно лишь отыскать ключ к их верному пониманию. Поскольку греческие мифы весьма разнообразны и метафоричны, то при большом желании и фантазии отыскать там удавалось все, что угодно.

С другой стороны нередко были слышны и голоса скептиков, открыто отрицающих реальность сверхъестественных существ и критикующих массовую веру в знамения (например, в то, что затмения предвещают неудачу) и всевозможные гадания (по звездам, полетам птиц или внутренностям животных). Говорить подобные вещи вслух было относительно безопасно: хотя Анаксагора и Сократа обвинили в безбожии, но осудили в первую очередь по политическим мотивам, а не за их личные убеждения, которые лишь послужили удобным предлогом. Кроме того — в разных полисах и в разное время правителях обстановка отличалась. В любом случае, известно, что Демокрит не подвергался никаким преследованиям за то, что обучал других мыслить в естественнонаучных категориях. Поселившийся в Афинах Эпикур, плохо разобрался в атомистической физике и математике, но из этических соображений открыто использовал взгляды Демокрита как противоядие от религии. Сад Эпикура привлекал многих людей и пользовался покровительством богачей, которые, очевидно, не считали, что приверженность атомизму может испортить им репутацию: за пределами последователей атомизм и связанный с ним материализм просто никого не волновал. Латинская поэма Лукреция «О природе вещей», в которой изложены воззрения Демокрита и Эпикура на устройство мира, чудом сохранилась в монастырских библиотеках, и стала известна Западу в 1417 году, когда ее открыли вновь. Лукрецием вдохновлялись Макиавелли, Мор, Шекспир, Монтень, Гассенди, Ньютон, Мольер, Джефферсон и многие другие выдающиеся мыслители, однако в момент создания этот текст не вызвал чрезмерного интереса и, судя по всему, копировался в основном за литературные, а не философские достоинства.

Греческая наука и христианство

На самом деле язычники чаще всего мало заботились о религиозных взглядах других людей, если те вели себя благочестиво и не пытались проповедовать публично, отвращая молодежь от веры предков. Поэмы Гомера и Гесиода всегда воспринимались как литературные произведения (пусть даже в них и могла быть сокрыта мудрость древних) и никогда не имели статуса «откровения» подобно Библии или Корану. Олимпийская религия вдохновляла множество поэтов и художников, а жрецы выдумывали красочные ритуалы, но язычество не дало миру ни одного теолога. Когда же философы брались размышлять о богах, то сразу же далеко уходили в своих рассуждениях от собственно классического язычества. Платон полагал религию удобным политическим инструментом и требовал приговаривать каждого атеиста из