простонародья к пяти годам одиночного заключения, а затем — если виновный не раскается, — к смертной казни. При этом в текстах самого Платона, который был знатным и богатым аристократом, мы встретим очень мало от классического олимпийского канона.

При дворах эллинистических царей свободомыслие не поощрялось, но и особого религиозного рвения не требовали: оно подменялось преданностью и лестью. И если в Пергаме не допускалось подвергать сомнению абсолютную истинность «Илиады» и «Одиссеи», то в Александрии (где Птолемеи, очевидно, были абсолютно уверены в непоколебимости своего величия) разрешалась серьезная литературная критика классических поэм. С другой стороны ни у кого из ученых Эллинистической эпохи мы не встретим прямого интереса к религиозным вопросам, и это никак не наказывалось. Гиппарх и Птолемей совершенно свободно писали о движениях планет так, будто изучают просто обыкновенные физические объекты, а не движущихся по небу богов.

Языческий Рим также мало вмешивался в работу греческих философов. Все религии и взгляды считались одинаково полезными, а от подданных требовалось лишь формально поддерживать официальную государственную религию. Христианство осуждалось не за веру в Иегову или Иисуса, но потому, что его последователи отказывались публично признавать божественный статус императора (по сути это было актом государственной измены). Если же христианин все-таки соглашался принести символическую жертву на алтарь римских богов, то всякие претензии со стороны властей чаще всего исчезали (но сразу же возникали претензии со стороны ревностных собратьев по вере).

Как бы то ни было, но гонения не смогли остановить (а, быть может, даже способствовали) стремительного распространения христианства по всему римскому Средиземноморью во II и III веках. Экономическая жизнь Империи все больше концентрировалась в восточной и африканской части, поэтому после переноса столицы в Константинополь политическое устройство государства окончательно утратило республиканские формы, трансформировавшись в азиатскую деспотию. Стране потребовалась централизованная государственная религия, и монотеизм как нельзя лучше соответствовал чаяниям басилевсов утвердить и обосновать свою единоличную власть. Церковные иерархи пошли навстречу имперским амбициям, и в 313 году Константин I признал христианство законным, а в 380 году Феодосий I сделал его единственным разрешенным вероисповеданием в Империи.

За эти годы греческая ученость потеряла свои былые позиции, и стала подвергаться множеству нападок со стороны христианских деятелей. Один из отцов Церкви карфагенянин Тертуллиан прямо спрашивал, какое отношение Афины имеют к Иерусалиму, а Академия — к Церкви. Здесь, однако, не нужно впадать в излишний критицизм и обвинять христианство в том, что оно якобы остановило развитие античной науки. Такая позиция окажется чрезмерным упрощением и по сути ничего не объяснит. В самом деле, для Рима, который многие века соседствовал с Великой Грецией (колонизированной эллинами Южной Италией), было естественно в культурном плане ориентироваться на Афины и Александрию, где правили Птолемеи — потомки одного из полководцев Александра Великого. Но для обособившейся Византии классическая культура Эллады была во многом чуждой. Равно как и Александрийский Музей имел мало отношения к Египту, жизнь которого мало изменилась со времен фараонов, да и к самой Александрии, которую населяли представители самых различных народов.

Также нельзя забывать, что христианство с самого начала являлось массовой религией, ориентированной на все слои населения, а значит — в основном на простой народ, рабов и женщин (последних часто вовсе не допускали к обрядам других древних верований), которые редко интересовались греческой мудростью. Апостол Павел предостерегал своих последователей от увлечения философией и желания постигнуть мир не через Христа, однако нужно честно признать: мистическое созерцание и духовное сосредоточение являлись единственным доступным средствами постижения «истины» для суеверного и неграмотного населения той эпохи. Если же говорить об образованных людях, то биография такого человека, как Блаженный Августин, красноречиво говорит нам о том, как слабо увещевания апостола Павла действовали на тех, кто все же хотел получить знания не через Священное Писание. В молодости Августин (он родился и жил в Северной Африке) гордился своей греческой образованностью, вознося хвалу мудрости Платона и Аристотеля, однако позже разочаровался в них, ревностно обратился к христианству и в итоге был признан одним из Церкви. В произведениях Августина мы видим глубокое волнение из-за конфликтов между учением Христа, языческой философией и другими религиями, множество приверженцев которых предлагали свои версии ответов на основополагающие вопросы бытия. В Средиземноморье продолжали рождаться талантливые люди, и античная ученость достаточно долго оставалась притягательной для всех, обладающих природной склонностью к интеллектуальной деятельности. Почти в каждом относительно крупном городе была школа, где обучали свободным искусствам и философии.

Другое дело, что ставшее официальным христианство открывало карьерные возможности для умных и способных юношей. Церковная карьера сулила немалые доходы, а кроме того священники не платили налоги и не подпадали под власть гражданских судов. Обучение свободным искусствам являлось подспорьем для занятия хорошей должности в Империи, однако постепенно многие административные функции стали перекладывать на Церковь. Тем более что ее служители часто знали грамоту и математику, а также риторику и астрономию — читать научные книги не запрещалось и даже поощрялось, зато политическое влияние архиепископа оказывалось куда большим, чем мог себе вообразить самый выдающийся геометр Музея или Академии. Древний мир еще не знал ничего подобного: обычно люди сами платили за изучение философии, но она приносила им мало пользы, являясь скорее очень дорогим досугом либо же, в лучшем случае, средством получить синекуры при дворе богатого покровителя мудрости. Теперь же в буквально смысле стало возможно приобрести богатство и власть, занимаясь интеллектуальным трудом (разумеется, мастерство интриги и лести также являлось весьма полезным). Империя нуждалась в централизованной административной структуре, и связующим раствором для нее послужило христианство (отныне почти все внутренние политические конфликты между византийскими регионами либо отдельным классами государства станут носить характер религиозных расколов). Постепенно все больше талантливых людей в молодости стало выбирать именно церковную карьеру просто из практических соображений.

При этом греческая наука начала выдыхаться задолго до полного принятия христианства («Альмагест» был написан Клавдием Птолемеем в середине II века), поскольку в существующих условиях и так было сделано всё возможное. Общество не нуждалось в большей части накопленной мудрости, и удивительным нужно считать как раз то, как долго люди изучали и комментировали старые работы, пытаясь хоть как-то приспособить великие теоретические открытия древних к повседневным потребностям. В Музее продолжали трудиться и преподавать математики и астрономы. Так живший в IV веке Теон Александрийский написал комментарии к «Альмагесту», а также подготовил собственную редакцию «Начал» и, возможно «Катоптрики» Евклида, внеся в текст ряд существенных улучшений. В работе Теону помогала его дочь Гипатия, которая возглавляла неоплатоническую школу в Александрии, преподавала там философию и астрономию, а также писала