На этом все.

— Анни? Анни, ты меня слышишь? — спросил знакомый голос.

Это было не мое имя… или мое? Мои уши на него неотреагировали, но что то откликнулось внутри. Разве я не Лепесток в лунномсвете? Не Лепа? Но почему? Почему то имя Лепа казалось чужим. Сердце забилосьбыстрее — отголосок страха из воспоминания. Образ женщины с рыжими с проседьюволосами и добрыми зелеными глазами проплыл перед глазами. Это моя мать? Но…она же не моя мать, верно?

Тихий голос эхом разнесся вокруг:

— Анни. Вернись. Мы тебя не отпустим.

Голос был одновременно и знакомым, и нет. Он звучал как…Куда делась Лепесток в лунном свете? Я не могла ее отыскать — тысячи пустыхвоспоминаний; дом, где полно фотографий, но никто не живет.

— Дай ей «Бодрость», — сказал другой, незнакомый, голос. Чтото легонько коснулось моего лица, словно туман. Я узнала запах. Пахлогрейпфрутом.

Я глубоко вдохнула, и сознание внезапно прояснилось. Ялежала лицом вниз… и это тоже казалось неправильным.

Меня стало как то слишком мало. Я словно усохла. Рукиказались теплее, чем остальное тело, и вскоре я поняла почему: их держалибольшие ладони, каждая размером с две моих.

Пахло странно — затхлостью, плесенью… Запах казалсязнакомым, хотя я точно знала, что никогда в жизни его не чувствовала.

Я ничего не видела, кроме темно красного цвета — внутренняясторона век. Мне захотелось открыть глаза, и я попыталась отыскать нужныемышцы.

— Странница? Мы все тебя ждем, милая. Открой глаза. — Ясовершенно точно знала этот голос, это теплое дыхание над ухом. Непонятное,щекочущее чувство охватило все мое тело. Незнакомое ощущение. У меня задрожалипальцы, дыхание перехватило. Захотелось увидеть лицо говорившего.

Сознание заполнил яркий цвет, цвет, который позвал меня изнебытия — сияющая, мерцающая синева. Вся Вселенная стала ярко синей…

Наконец то я вспомнила, как меня зовут. Да, меня звалиСтранница. Анни. Теперь я вспомнила.

Прикосновение: тепло на губах, на веках. А, мои веки, вотони где! Я поморгала вновь обретенными глазами.

— Она просыпается! — возбужденно вскрикнул кто то. Джейми.Джейми был здесь. Сердце опять тихонько затрепетало.

Некоторое время глаза привыкали. Ослепивший меня синий цветбыл тоже какой то неправильный — не синий даже, а голубой, выцветший. Я хотелаяркую синеву.

Чья то рука дотронулась до моего лица.

— Странница?

Я повернулась на звук. Голова и шея двигались непривычно —ощущение знакомое и незнакомое одновременно.

Я поискала взглядом и нашла ту синеву, которую искала:сапфиры, снег и смоль.

— Иен? Иен, где я? — Голос, донесшийся из моего горла,напугал меня. Слишком высокий, дрожащий. Знакомый голос, но не мой.

— Кто я?

— Ты — это ты, — сказал мне Иен. — Здесь твое место.

Я вытащила руку из гигантской ладони, хотела ощупать своелицо, но увидела, как ко мне тянется чья то рука, и застыла.

Чужая рука тоже застыла, повиснув надо мной.

Я попыталась снова двинуть рукой, защититься, и чужая руканадо мной пришла в движение. Я задрожала, рука задрожала.

А ах!

Я сжала и разжала пальцы, внимательно следя за ладонью.

Неужели эта крохотная ручка принадлежит мне? Передо мнойбыла ладошка ребенка, если не считать длинных, ухоженных бело розовых ногтей.Гладкая кожа со странным серебристым отливом и совершенно неуместной россыпьюзолотистых веснушек.

Странное сочетание серебра и золота вызвало в памятикартинку. Перед моим мысленным взором предстало отраженное в зеркале лицо. Я намиг почувствовала себя сбитой с толку — я не привыкла к цивилизации, и в то жевремя странным образом я не представляла свою жизнь вне ее. Симпатичныйтуалетный столик, заставленный всевозможными безделушками и хрупкими вещицами.Изобилие изящных флаконов с запахами, которые я любила… Я любила? Или она?Орхидея в горшке. Набор серебряных гребней.

Большое круглое зеркало в кованой раме с орнаментом из роз.Лицо в зеркале — округлое, а не овальное. Миниатюрное личико. Кожа серебрится,словно лунный свет, россыпь золотистых веснушек на переносице. Большие серыеглаза в обрамлении пушистых золотых ресниц — серебро Души едва заметно насветлом фоне. Бледно розовый рот, пухлый, как у малыша. Маленькие ровные белыезубы. Ямочка на подбородке. Золотые вьющиеся волосы окружили лицо ярким ореоломи каскадом ниспадают вниз, за край зеркала.

Мое лицо или ее лицо?

Это лицо идеально подходило Ночному Цветку. Словно точныйперевод с языка Цветов на человеческий.

— Где она? — произнес тонкий голосок. — Где Лепа? Ееотсутствие меня пугало. Я никогда не видела более беззащитного существа, чемэто луноликое дитя с копной волос, словно сотканных из солнечного света.

— Она здесь, — успокоил меня док. — Спит сладким сном,готовая к путешествию. Мы подумали, ты нам посоветуешь, куда ее лучшеотправить.

Я посмотрела в сторону, откуда доносился голос. Воспоминанияиз прежней жизни возвращались волнами: я вспомнила, как док стоял в лучахсолнца с включенным криоконтейнером в руках.

— Док! — охнула я тонким, хрупким голосом. — Док, ты жеобещал! Ты поклялся, Евстафий! Почему? Почему ты не сдержал обещание?

Отчаяние и боль казались невыносимыми. Это тело никогдапрежде не испытывало подобных мучений. Оно не привыкло.

— Даже честный человек иногда не выдерживает тяжестииспытаний, Анни.

— Тяжесть испытаний, — усмехнулся еще один до ужаса знакомыйголос. — Я так понимаю, нож у горла засчи тывается за «тяжесть испытаний», да,Джаред?

— Ты же знаешь, я бы никогда…

— Ничего не знаю… Выглядел ты убедительно.

— Нож? — Меня затрясло.

— Ш ш ш, все хорошо, — прошептал Иен. Его дыхание сдулонесколько золотых прядок мне на лицо, и я стряхнула их привычным жестом. — Ты ивправду думала, что можешь вот так просто взять и бросить нас? Анни! — Онвздохнул, но вздох получился радостным.

Иен был счастлив. С моих плеч словно сняли часть тяжелойноши.

— Я говорила, что не хочу быть паразитом.

— Пропустите, — приказал мой старый голос. Я увидела своелицо: сильное, с загорелой кожей, прямыми черными щеточками бровей наминдалевидном овале, каре зеленые глаза, высокие, резко очерченные скулы…Увидела чужими глазами, а не в виде отражения, как раньше.