за происходящим, все больше испытывал чувство глубокого разочарования и раздражения, которое вызывали у него действия тевтонов. По его мнению, нельзя было выпускать Мария из его укрепленного лагеря у Арелата. Достаточно было бы оставить под ним амбронов и кельтов, чтобы они, укрепив свой собственный лагерь, держали римлян в осаде, отбивая их вылазки. В это время Тевтобод с основными силами беспрепятственно двигался бы на Рим.

«А там и кимвры, разбив консула Катула, пришли бы им на помощь, – размышлял Думнориг. – А что теперь? Завтра тевтоны, судя по всему, попытаются взять римский лагерь. Но римляне уже показали свою силу, всего лишь малой частью своих сил разгромив этих безумцев амбронов. Предположить такое трудно, но что если завтра и тевтонов постигнет такая же участь?».

Думнориг не мог себе представить решительную победу семидесяти тысяч римлян и вспомогательных войск над почти тремястами тысячами тевтонов, тойгенов, амбронов и кельтов, но в сердце его закрадывалось беспокойство.

«Если это все-таки произойдет, кимврам придется иметь дело с двумя римскими армиями. Бойориг более разумен и опытен, чем Тевтобод. Вполне возможно, ему придется принять решение отказаться от похода на Рим и вернуться в Галлию, на прежнее место поселения. Вот тогда-то Рим получит возможность обратить все свои силы против Сицилии», – делал свои мрачные прогнозы арвернец, бодрствуя у постели Лабиена. Впрочем, он полагал, что завтрашняя битва, хотя она и будет кровопролитной, не приведет к решительной победе ни римлян, ни тевтонов.

За час до восхода солнца весь римский лагерь был уже на ногах. Накануне Марий предупредил командиров, чтобы солдаты позавтракали раньше обычного.

С первыми лучами солнца консул приказал поднять над своей палаткой красный флаг. Это был сигнал аквилиферам и вексилариям выносить на боевые позиции легионные орлы и знамена манипулов, а трубачам и горнистам трубить построение для битвы.

Громадный стан тевтонов тоже пришел в движение. Там, видимо, не ожидали, что римляне осмелятся в этот день на открытый бой. Варвары готовились к штурму лагеря. Поэтому их вопли были особенно яростными.

– Как ты себя чувствуешь, господин? – спросил Аристион Лабиена, когда тот проснулся от прозвучавших рядом с палаткой хриплых звуков буцин.

– Если признаться, отвратительно, – ответил трибун, бледный, как папирус. – Но я должен видеть битву.

– Врач запретил тебе делать лишние движения, пока не затянутся раны, – обеспокоенно заметил Аристион.

– Геродор и Думнориг обещали мне вчера соорудить что-то вроде лектики, – не слушая его, напомнил Лабиен.

– Она готова, мой господин.

В это время в палатку вошли Геродор и Думнориг. Они помогли Лабиену выйти наружу и усадили на крепко сколоченные носилки в виде кресла.

Немного погодя к палатке подошли четверо рабов Сертория.

– Господин прислал нас сопровождать носилки, – доложил один из них.

– Поторопитесь, – нетерпеливо сказал Лабиен. – Видите, лагерь почти опустел. Я хочу видеть все…

* * *

Свою конницу Марий послал на равнину, чтобы варвары не имели возможности напасть на легионы во время их построения и привести их в замешательство, как это случилось в сражениии при Араузионе.

Легионы строились в две линии разомкнутыми когортами на склоне холма. Возвышенное пространство позади них, по обе стороны от преторских ворот, занимали отряды италийских союзников. Задние ряды италийцев примыкали к самому рву, опоясывавшему лагерь. По бревенчатым перекидным мостам через ров переходили рабы и обозные рабочие с охапками дротиков в руках…

Между тем на равнине уже завязалось жаркая схватка между римскими и тевтонскими всадниками. Обе стороны несли приблизительно равные потери. Марий, словно желая внести разнообразие в конное сражение, послал вперед велитов в рассыпном строю.

Тевтобод, увидев высыпавших на равнину римских легковооруженных, поледовал примеру неприятеля и вывел на равнину самых молодых своих пеших воинов, едва достигших совершеннолетия юношей. Они шли в бой почти без одежды и без доспехов, вооруженные щитами, копьями и мечами. Эта тевтонская молодежь впервые участвовала в сражении. Многие из них родились в тот год, когда кимвры и тевтоны покинули свой полуостров126. Им еще предстояло сделаться настоящими воинами, сняв доспехи с убитых ими врагов.

В течение получаса продолжалось это беспорядочное сражение, в котором всадники смешались с пехотинцами и с одинаковым пылом разили друг друга копьями и мечами. За это время обе стороны выстроили свои основные силы для битвы. Марий приказал трубить отход своим всадникам и велитам, которые быстро отступили: конница отхлынула на левый фланг, а легковооруженные пехотинцы организованно прошли через интервалы между стоящими по фронту когортами, которые еще не сомкнулись в одну сплошную линию.

Варвары это отступление восприняли как бегство неприятеля, подняв дикий торжествующий крик. Самые сильные из тевтонов, потрясая оружием, выступали из рядов и вызывали на единоборство неподвижно стоявших на склоне холма солдат легионов, которые, повинуясь приказу, лишь теснее сдвигали ряды когорт. Ни один из римлян, хотя среди них было немало опытных и сильных рубак, не ответил на вызовы врагов, не вышел на поединок.

На правом фланге Марий приказал выстроить отборные когорты италийских союзников, обратив их лицом к реке. Им было приказано, наступая с высоких позиций, сбрасывать тевтонов в реку, если те пойдут в обход вдоль берега.

На левом фланге, кроме конницы, консул сосредоточил всех лучников и пращников, но всю надежду на устойчивость левого крыла своего войска он возлагал на затаившегося в тылу у тевтонов Клавдия Марцелла. Закаленные во многих битвах триарии должны были ударить по правому флангу врага в самый разгар сражения.

Между тем всадники и легковооруженные тевтоны очистили равнину, и вскоре раздался оглушительный яростный крик варваров, одновременно вырвавшийся из двухсот с лишним тысяч глоток и потрясший окрестности.

Северные варвары пошли в наступление.

Как писал Плутарх, «тевтоны, не дождавшись, пока римляне спустятся вниз и положение сторон уравняется, второпях схватили оружие и в гневе бросились вверх по холму».

Глубокое построение тевтонов имело целью первым же натиском смять ряды римских когорт и быстро одержать победу. Накануне германцы дали обет богу своему Вотану, обещая посвятить ему все живое у врагов: и людей, и животных. Согласно этому обету германцы не брали пленных, убивая всех подряд; не щадили даже коней и вьючных животных – все это приносилось ими в жертву великому богу Вотану.

Большие надежды Марий возлагал на массовое применение метательного оружия – дротиков нового образца, о которых уже упоминалось выше. С этой целью он и выстроил свои легионы на склоне холма.

Первая линия римлян встретила наступавших тевтонов градом копий, которые выбили из их рядов многие сотни бойцов, но это даже на миг не остановило лавину варваров. Римляне едва успели выдернуть мечи из ножен. Первый удар тевтонов был ужасен. Центр фронта римских легионов заколебался, прогнулся, но устоял. Пока римляне в первых рядах бились мечами и пытались щитами столкнуть тевтонов вниз по крутому склону холма, вторая линия легионов и вспомогательные войска были заняты метанием дротиков. Деревянные рукояти дротиков не выдерживали силы бросков и отлетали уже в воздухе. Металлические прутья с заточенными остриями тучами неслись через головы легионеров, бьющихся с врагом в ожесточенном рукопашном бою, и обрушивались на плотную массу тевтонов. Это было безнаказанное убийство сотен и тысяч храбрых воинов, не имевших возможности сражаться. Дротики падали непрерывно, производя страшное опустошение в рядах варваров. На правом и левом флангах происходило то же самое. Осыпаемые непрерывным градом дротиков, задние ряды тевтонов подались назад, ослабляя напор всего своего строя, а римляне шаг за шагом теснили врага и разили его не только мечами, но и ударами своих крепких щитов, снабженных остроконечными медными умбонами.

Лабиен, Думнориг, Аристион и Геродор вместе со сбежавшимися к частоколу лагеря толпами рабов и торговцев, затаив дыхание, молча наблюдали страшную картину битвы.

В эти первые минуты сражения Думнориг невольно вспомнил о том, как два года назад плохо вооруженные повстанцы Минуция сошлись с более многочисленными и лучше вооруженными солдатами Лукулла, который опрометчиво приказал им наступать