"Думаю, ей просто нужно время подумать", - сказал Нима. "Вы же знаете, какая она… игнорирует все, пока не решит для себя..."

"Я знаю, какая она", - мрачно сказал я и взял поднос, который он мне принес.

"Простите, что нет ничего лучше, доми, - сказал Нима, кивнув на еду. "Нам пришлось выпрашивать еду у Экстров. Мы уходили в такой спешке… на борту нет ничего, кроме брома и того, что может вырастить секция гидропоники".

Я положил еду на стойку буфета. Стоя на некотором расстоянии от двери - так, чтобы не видеть людей Холдена, - я кивнул: "Уверен, все чудесно", а потом: "Ты отдохнул, Нима?"

"Я?" Слуга улыбнулся. "В этом нет необходимости, доми. Позвольте мне покружиться вокруг вас". Он сделал жест, обозначающий движение по кругу.

"Если увидишь Кассандру, - сказал я, глядя на тарелку с рыбой и зеленью, которую Нима выпросил у людей Лориана, так и не видя ее, - передай ей, что я хотел бы ее видеть".

В течение нескольких дней он был моей единственной компанией, и ему приходилось стоять в коридоре.

На шестой день дверь открылась, и я понял, что что-то изменилось. На буфете стоял поднос с обедом, но он был недавно съеден. Нима должен был вернуться только через несколько часов.

Я сел на кровати, прогоняя почти сон, пришедший на смену сну.

Я ожидал увидеть Энрика Гошала или Эдуарда, ожидал даже Кассандру.

Но это был Анназ.

Черноперый хилиарх замер в дверях. "Башанда, - воскликнул он, отсалютовав одним когтем на кончике крыла. "У меня приказ доставить тебя. Мы отправляемся на большой корабль".

Я перекинул ноги через край кровати и поднялся. "Китуун Анназ!" кивнул я ему, просияв. "Я понимаю, что отчасти должен благодарить тебя за побег моей дочери с Форума".

"Только отчасти", - прохрипел человек-птица, покачивая головой. "Ишан Ирчтани сыграл лишь небольшую роль".

"Но я все равно благодарен тебе".

Анназ покачал головой. После минутного молчания он сказал: "Полусмертный".

Я напрягся. В устах колона это слово приобрело другой смысл. Анназ не видел, как я умирал, но любой, кто знал меня до смерти, мог заметить перемену, которую произвела во мне смерть.

"Тебя действительно нельзя убить?"

"Честно говоря, не знаю", - ответил я.

Человек-птица окинул взглядом легионеров, стоящих по обе стороны от моей двери, и перепрыгнул через порог. Он поднял чешуйчатую руку и коснулся ею меня. "Ты победил смерть", - сказал он.

Я посмотрел на него, чувствуя, что ксенобит хочет что-то сказать.

Как поступил бы мой отец, я подождал, пока он скажет.

Анназ заговорил, но запинаясь. "Среди моего народа - на Иммузе - говорят, что Угаанвали уже близко".

"Угаанвали?" спросил я, хотя к тому времени уже достаточно знал основной язык ирчтани, чтобы догадаться. Я узнал корень слова, означающего "борьба".

"Великая война", - сказал Анназ. "Говорят, что ваша война - это Великая война. Война, в которой погибнет даже Смерть. Говорят, что ветры Хакааро утихнут, что сам Хакааро расцветет, что Ишаны Ирчтани станут как боги. Как ты".

Хакааро был ирчтанийским богом подземного мира, а сам подземный мир - сухим и холодным местом, царством мороза и пыли, где духи мертвых вечно грызли кости.

"Как я?" спросил я.

"Ты - башания башанда, выше-чем-высоко!" сказал Анназ, и я задумался - уже не в первый раз - над тем, почему именно так называли меня и Удакса на Иудекке, которую ирчтани называли Иммуз.

Это было... почти как в моем разговоре с Эдуардом или с принцем Каимом в тот день, когда Валка показала ему изображения моей первой смерти. Каждый из них верил, что я - часть их собственной истории. Что я был послан… Ахура Маздой, Христом Эдуарда, богами Ишана Ирчтани.

Каждый стремился присвоить меня себе, вписать в понятную ему схему.

Но что бы ни происходило со мной, это было нечто более странное.

"Я надеюсь, что твой народ сможет занять свое место в великой Империи, - произнес я и, вспомнив обещание, данное в тот день, когда я сжег тела Удакса и других ирчтани, погибших на поле битвы при Беренике, добавил: "И я помогу вам в этом, насколько смогу. Но у нас есть более важная цель".

"Убить бога-короля сьельсинов, да", - сказал Анназ.

"Да", - сказал я. Я сосредоточился на Ушаре, на хаосе моего собственного убийства и возвращения, на политике Империи и Латарры… Я почти забыл о Дораяике. "Убить пророка".

"Я забираю тебя", - сказал Анназ. "Мы идем".

Он вывел меня из "Аскалона" и через пуповину обратно в "Гаделику". Он был моим единственным сопровождающим. Мы оставили людей Холдена в вестибюле, а сами шли мимо мужчин и женщин в черной форме корабельщиков или офицерских кителях в коридорах. На "Гаделике" не было трамвайной системы, как на "Тамерлане", но мы поднялись на лифте почти на самый верхний уровень - на уровень мостика и офицерских кают.

"Прямо сюда", - указал хилиарх, остановившись у двери в капитанскую каюту.

Снаружи на постах стояли четверо мужчин.

Сам Гошал не нуждался бы в охране против своих же людей.

Я знал, кто меня вызвал, к кому меня привели.

"Он чист?" - спросил один из них.

"Я не обыскивал его", - ответил Анназ.

Мужчина так и сделал, но ничего не нашел.

"Пропустите его".

Один из его товарищей открыл дверь ключом.

Покои Гошала были просторнее моих, хотя и меньше, чем апартаменты, которые я когда-то занимал на борту "Тамерлана". Огромное фальш-окно занимало всю стену напротив двери, его дисплей был настроен так, чтобы показывать вид трюма "Туманного Странника", поступающий от фоторецепторов на внешней стороне корабля. Снаружи тонкий луч солнца освещал раскинувшийся город. Небольшой вестибюль с зеркалом и примерочной, где капитан с помощью своего денщика мог надеть сапоги и форму, выходил в зону отдыха, которая служила кабинетом. Обстановка была довольно стандартной: привычная мягкая мебель из черной кожи, латунные светильники и стеклянные столешницы в традиционном имперском военном стиле заполняли пространство, но то тут, то там встречались предметы, подчеркивающие индивидуальность капитана: ковер из какого-то пятнистого меха, бело-черный; картина с изображением сцены охоты, где люди на лошадях преследуют пернатое шестиглазое существо, которое я не смог назвать; и сам стол, старинный, из дерева веравуд ручной работы, зеленого, как лето.

В памяти всплыли воспоминания об этом месте, об ужинах, которые устраивал Гошал за этим стеклянным обеденным столом во время перелета из Сабраты.

Но мое внимание неумолимо притягивала женщина, сидевшая