Обилие «творческих рукописей», выплывающих на рынок, конечно, не может не настораживать. Причем специалисты уже подчеркнуто не комментируют такие выдающиеся архивные находки. Впрочем, их мало кто спрашивает. Однако если спрашивают, то лишь крупнейшие мировые аукционные дома, которые не так давно, запросив мнения у «патриарха ахматоведения», сняли с торгов несколько таких предметов.

Подытожу я следующим. Конечно, кому-то автограф «нравится», и этот кто-то считает его подлинным. Другой человек, особенно с таким запасом аргументов Адвоката дьявола, как ваш покорный слуга, может настолько сильно зайтись в своих подозрениях, что выплеснет с водою и ребенка, то есть подлинный автограф будет считать фальсификатом. Сколько людей – столько и мнений.

Поэтому я готов еще раз повторить слова, процитированные выше: для вынесения вердикта необходимо прибегнуть к квалифицированной экспертизе, то есть обратиться к тому ученому-текстологу, который пользуется авторитетом. Вероятно, я пристрастен, но в нынешнее время это по крайней мере два человека, которые могут отличить почерк Ахматовой от фальсификатов – Н. А. Крайнева в Петербурге и Р. Д. Тименчик в Иерусалиме.

Борис Пастернак

Несмотря на своеобразный почерк, характерный и трудноповторимый, серьезные вопросы возникают и при анализе рукописей, которые претендуют на звание автографов Бориса Пастернака. Мы также склонны думать, что есть некий умелец, который довольно давно овладел почерком этого нобелевского лауреата и пишет без устали. Производительности этого мастера мог бы позавидовать сам писатель. Нам также представляется, что и «автографы» Маяковского пишутся тем же, кто освоил почерк Пастернака, и теперь «автографы» этих двух литераторов почему-то невероятно похожи.

Если сравнить лист безусловно подлинной рукописи Пастернака и лист, написанный этим фальсификатором, то наработанный глаз сразу увидит разницу почерка. Это заметно как на фальсификатах рукописи, так и при рассмотрении дарительных надписей. Именно здесь как раз тот самый случай, когда, набив руку, фальсификатор овладел почерком своего героя (или своей жертвы – не знаю, как лучше сказать), но привнес нечто свое. Однако иначе он писать уже не может, потому что будет потеряна легкость почерка, что сделает фальсификат еще менее убедительным.

Когда была жива Елена Владимировна Пастернак, то я имел возможность обсуждать с нею вопросы подлинности рукописей ее свекра. Познакомился я с Е. В. довольно случайно, оказавшись некогда на дне рождения у Т. В. Цивьян, и мы не раз беседовали в этом доме или же по пути оттуда, если я провожал Е. В. на Сивцев Вражек.

Е. В. была очень тактичным человеком (и умным, и тонким, и совершенно замечательным), а потому она не произносила слова «фальшивка», а как-то печально качала головой и говорила нечто вроде того, что «это для Б. Л. совсем нехарактерно». Но однажды она рассказала мне увлекательную историю:

Представляете, П. А., когда-то к нам обратился один инженер, собиратель. Позвонил и сказал, что у него чуть ли не рукопись «Доктора Живаго», и мы ее с волнением посмотрели. Знаете, вот как у Б. Л. рукописи, даже наборные: всюду исправления, заклейки, добавления, какие-то бумажки прикреплены, порой нужно отвернуть, чтоб прочесть… А увидели мы совсем иное – ну как будто чистописание, я никогда такого больше не видела…

Коллапс, который наблюдается ныне на рынке автографов Бориса Пастернака, когда лишь один из пяти продаваемых является действительно автографом, а четыре – фальсификатами, побудил фальсификаторов взойти на новую ступень самообразования, чтобы их продукция продолжала приносить прибыль. Это был смелый шаг, но довольно остроумный: фальсификаторы начали печь заново «автографы», текст которых был ранее опубликован в научной литературе.

Чтобы как-то дать простор демонстрации покупателями собственного эвристического дарования, при продаже таких «автографов» отсутствует нарочитое «опубликовано там-то», поэтому потенциальный покупатель, размышляя о подлинности такого «автографа», или же его консультанты, лезет в литературу вопроса и… находит ровно тот же текст!

Из последних такого рода предметов – «автограф» двоюродной сестре писателя Ольге Михайловне Фрейденберг, чьи замечательные до гениальности мемуарные сочинения, смеем надеяться, все-таки увидят свет (мы прочитали их полностью лет 15 назад благодаря Н. В. Брагинской, давшей нам такую возможность; и эти записки буквально перевернули тогда наше сознание, позволив написать одну из лучших своих книг). Поскольку подлинник этого автографа не в государственном хранилище, то фальсификаторы смело написали новый, хотя бы и с другой разбивкой по строкам; ну а о том, что написан он уже не почерком Пастернака, а неким эрзацем, отдаленно его напоминающим, мы уже не говорим…

Поэтому в данном случае можно сказать только то, что если нужен ответ – не заключение секции Дома культуры, а авторитетное экспертное мнение, то следует обращаться к специалисту. Вероятно, лучшим из них является М. А. Рашковская.

Владимир Набоков

Этот автор представляет собой передний рубеж фальсифицирования, то есть какие-то сообразительные люди, поняв, насколько же несложен его почерк и, с другой стороны, насколько высок платежеспособный спрос (как в России, так и за границей), в какой-то момент, совсем недавно, взялись и за него.

Обычно для фальсификата берется рядовая книга, шариковая ручка, и вот уже дарительная надпись выставлена на аукцион. Пока это было внове, коллега мой тоже угодил в пасть льва и приобрел такой автограф.

Но одно дело, если это два-три слова, а другое – если это излюбленная бабочка. Некогда был целый аукцион, где продавались экземпляры, которые Владимир Владимирович дарил своим близким. Это было и безупречно, и исключительно красиво, но очень дорого – мы пытались, но ничего не смогли тогда купить. Всего в мире известно около тридцати дарительных надписей Набокова, которые сделаны с рисунком бабочки.

И тут выпорхнула бабочка и была поймана сачком А. Л. С. На первый взгляд она казалась вполне себе нормальной, и даже я тут тоже не особенно сомневался, когда мне был задан вопрос. Потом, уже после того, как она была куплена и внимательно рассмотрена, у А. Л. С. возникли к этой бабочке робкие вопросы, но бабочки, увы, не разговаривают. Поэтому А. Л. С., понимая механизм квалифицированной экспертизы, обратился к «патриарху набокововедения», раз уж мы упоминали такую иерархию, А. А. Долинину (Мэдисон, Висконсин). Поскольку автор этих строк оказался участником и свидетелем событий, то с разрешения перечисленных здесь лиц ниже будет приведена их переписка.

Итак, привожу текст письма озабоченного А. Л. С.:

Дело вот такое: некоторое время назад я купил на аукционе автограф Набокова на французском «Приглашении». При покупках такого рода я всегда, естественно, ориентируюсь на внутреннее чувство (все экспертизы обычно – пустой звук), которое в данном случае никак