повод к академическим построениям и вольным толкованиям. Нередко мы можем увидеть (и увидим) экслибрис, который тоже призван отвлекать от главного…

Прочитав статью о наследии Луценко, мы решили: наверняка некто хочет, чтобы те самые «проложенные подлинники» не пропали втуне, а достались как раз тому, кому надо.

Ну и конечно, воспроизведение в виде иллюстраций массы предметов из коллекции А. М. Луценко, снабженной внушительными комментариями покойного собирателя относительно всемирно-исторического их значения, должно быть тому подтверждением.

Поскольку мы в целом солидаризируемся с мнением Р. Д. Тименчика относительно всех этих (да и некоторых других, о чем ниже) «рукописей Ахматовой», процитируем строки, которые были напечатаны им в ответ на приведенную выше статью. Тем более что именно Р. Д. Т. и есть тот «патриарх ахматоведения», которого пришпорили.

Статья эта называлась «О чести, простите, мундира». Заранее просим прощения за излишне продолжительную цитату:

Ох, не надо было В. Н. Сажину щедро иллюстрировать свои прекраснодушные призывы к дискуссиям и «профессиональным» обсуждениям «предлежащими автографами» – снимками с 10 листочков, старательно заполненных буковками: фальшак в больших количествах пристального взгляда не выдерживает. Тут и рассматривать долго не надо, не то что изучать. Это, – говорит предъявитель кучи граффити, – «под силу лишь профессиональному ахматоведу». Позволю себя рекомендовать в качестве такового, закрыть неначатую дискуссию и попросить любителей занять свои места.

Вот именно дискутировать-то с неоахматоведением, как и с неопушкиноведением, как и с любым другим оголтелым любительским литературоведением (с конститутивными для агрессивного дилетантизма мотивами: «заговор спецов», «здравый смысл» и проч.), не нужно и унизительно для филологической науки. Как сообщает В. Н. Сажин, «один из авторитетных ахматоведов, которому Луценко в 2000 г. показывал некоторые из автографов „Ахматовианы“, признал, что „их необходимо изучать“…». Поистине золотые слова. Необходимо. Только изучать их надо не литературоведам, здесь им ловить нечего, а мастерам ряда других служб.

Каждый занимается своим делом, фальшивомонетчик – своим, коллекционер – своим, филолог – своим. Не знаю, как представители первых двух групп, но люди третьей, так уж сложилось в России в последние десятилетия, озадачены еще престижем своей специальности. Как распоряжаться своими репутациями, мнимой и подлинной, – это дело сугубо личное, хозяин – барин. Но приходится напомнить, что приступы непрофессионализма пятнают и всю научную дисциплину, к которой был приписан работник.

Когда один из образчиков, прости Господи, «Ахматовианы» стал исполняться на конференции в Фонтанном Доме, покойный Вадим Баевский, не дослушав и первого куплетца этой стряпни, выкрикнул с места: «Это не Ахматова!» Для того чтобы пресечь увещевания про «вольную русскую поэзию», не надо даже дожидаться результатов экспертизы ГУВД. Для этого надо обладать всего лишь тренированным ухом и критичным глазом – два необходимых условия для занятий той профессией, которую всуе помянул В. Н. Сажин.

Ахматова 2.0

Но не только в середине 1990‐х данная проблематика волновала эпигонов великих. Если указанные выше «рукописи Ахматовой» носили характер сугубо литературный, то неумолимое время влияет на все стороны жизни, заставляя фальсификаторов актуализировать свои труды. Тем более что за четверть века векторы сменились: русским поэтом номер один стал Бродский, и, конечно, это также должно было отразиться на творчестве фальсификаторов.

Итак, можно констатировать, что живем мы в то же самое время, в которое творит еще один «гений пера», создающий с середины 2010‐х годов для будущих филологов множество текстов, которые будут выдаваться за «рукописи Ахматовой». Но подводит фальсификаторов именно ненасытность: в первом случае то была ненасытность творческая – все-таки когда ты становишься соавтором кого-то великого, остановиться самостоятельно бывает, вероятно, очень непросто. Во втором случае, видимо, имеет место ненасытность финансовая, поскольку такие произведения продаются очень и очень недешево. Ну и конечно, полное безразличие деятелей антикварного рынка к тому, что на нем обращаются такие предметы.

Практически все «рукописи Ахматовой» этого извода имеют общие черты. Во-первых, сразу бросается в глаза почерк – по сравнению с рукописями коллекции Луценко, явно написанными другой рукой, этот имеет отличия. Он, конечно, соблюдает и даже гипертрофирует уползание строк наверх к правому краю строк, но в целом заметно мельче. (Мы знаем примеры того, как почерк какого-либо писателя серьезно менялся с годами: скажем, серьезнейшим образом отличается почерк Ф. И. Тютчева 1820‐х и 1850‐х годов, это как почерк двух разных людей; но в случае с Ахматовой речь именно о двух различных фальсификаторах.) Однако же главное, конечно, содержательная часть этих рукописей нового извода. Она нарочито «торговая», то есть заведомо коммерческая, кричащая.

Если это телефонная книжка, которая сделана заново фальсификатором, то там не будет ни телефонов врачей или фельдшеров, ни телефонов сантехников, электриков, парикмахеров, машинисток… Зато там гарантированно будет весь пантеон из справочника Союза писателей, ну а на самых видных местах – Бродский, Раневская, Берггольц и прочие хрестоматийные имена.

Тот же калейдоскоп бросается в глаза при фальсифицировании дарительных надписей – там в основном очень звучные адресаты, а текст нередко содержит аллюзии к чему-то тоже очень понятному или даже ходульному.

Книга А. П. Толстякова о библиотеке Анны Ахматовой (1989) и экслибрис В. Ардова

Отдельно нужно сказать о том, что многие «рукописи Ахматовой» возводятся к каким-то устойчивым «ахматовским» гнездам, одно из которых связано с именем В. Е. Ардова.

Поскольку примерно с 1991 года я хорошо знал А. П. Толстякова, который получил от М. Ардова значительную часть книг Ахматовой (85 единиц), остававшихся в доме В. Е. Ардова и Н. А. Ольшевской; добавив три книги, приобретенные иными путями, Артур Павлович издал в 1989 году их каталог – «Из личной библиотеки Анны Ахматовой (Собрание Ардовых – Толстякова)», а затем передал книги Музею Ахматовой в Фонтанном доме. Так вот, он не рассказывал ничего о том, чтобы в этом доме сохранялись еще какие-то рукописи, хотя тема Ахматовой и ее наследия в доме Ардовых возникала в наших «застольных беседах», которые организовывал К. К. Драффен.

При этом, конечно, мы не станем утверждать, что из этого источника не могли происходить подлинные рукописи Ахматовой. Однако они не были обнародованы ранее, а единственным доказательством служит обычно экслибрис В. Ардова (который нередко встречается в продаже как на книгах, так и отдельно), а не расписка М. В. Ардова. Про экслибрис скажем особо: даже у меня, никогда не интересовавшегося наследием Ахматовой, такой есть. И получил я его как раз от А. П. Толстякова одновременно с подарком каталога книг библиотеки Ахматовой (судя по дарительной надписи, произошло это 20 февраля 1992 года, но, вероятно, это один из нескольких полученных мною