борьбы с меньшевизмом, что я, – правда, недостаточно последовательно, – признавал и ранее, но и непримиримого организационного раскола с ним. Этот пересмотр совершился не в один присест. В статьях и выступлениях моих за время войны можно встретить и непоследовательность, и возвращение вспять. Ленин был совершенно прав, когда выступал против всех и всяких проявлений мною центризма, подчеркивая и даже преднамеренно преувеличивая. Но если взять весь период войны, как целое, то станет совершенно ясно, что ужасающее унижение социализма с началом войны стало для меня поворотным моментом от центризма к большевизму – во всех без исключения вопросах. <…> С того момента, как для меня стала ясна безусловная необходимость смертельной борьбы с оборончеством, позиция Ленина повернулась ко мне своим лицом. То, что мне казалось «раскольничеством», «дезорганизацией» и прочее и прочее, предстало как спасительная и беспримерно дальновидная борьба за революционную самостоятельность пролетарской партии. Не только политические методы и организационные приемы Ленина, но и вся его политическая и человеческая личность предстали предо мною в новом свете – в свете большевизма, то есть в подлинном ленинском свете[1071].

Большинство партийных вождей рассматривало автобиографический нарратив Троцкого с подозрением. Конкурирующие реконструкции его жизненного пути подмечали детали, которым Троцкий придавал мало значения. Варейкис из Центральной контрольной комиссии отмечал: «История троцкизма в прошлом есть довольно-таки своеобразная драма революционера-одиночки в русском рабочем движении. Десятки лет боролся т. Троцкий, имея самые благие желания объединить большевиков и меньшевиков»[1072]. «Троцкий, – соглашался с иронией Молотов, – в то время… мог доставить себе роскошь интеллигента-революционера, который органически не был связан ни с какой партийной организацией…»; «Троцкий политически рос в эти годы как интеллигент-марксист, как одиночка-революционер. Из Троцкого поэтому не могла сложиться фигура настоящего пролетарского революционного типа большевика»[1073]. Вместо этого он стал классическим примером революционера, который совершает «крутые скачки и колебания то вправо то влево»[1074].

Троцкий был очень хорошим учеником Ленина, отмечает Н. Бабахан на собрании партийного актива г. Казани 25 ноября. И продолжает: «Но мы видим, что это ученичество осталось только ученичеством, потому что, когда пришла уже пора выявить свою политическую физиономию, когда пришла уже пора окончательной консолидации и не только оформления, но и выявления того – с кем идти, какую дорогу избрать, т. Троцкий сразу отошел от Ленина и встал в ряды его врагов»[1075]. «Ошибки Троцкого во внутрипартийных вопросах продолжают дореволюционный троцкизм как разновидность меньшевизма», – добавляли другие[1076]. Большинство ЦК считало, что с момента рождения меньшевизма в 1903 году Троцкий играл роль меньшевистского агента в рабочем движении. Редактор «Ленинградской правды» и кандидат в члены ЦК Георгий Иванович Сафаров отмечал, что уже в самом начале Троцкий истолковывал «по своему, по-меньшевистски» формулы Ильича, стоял во главе «бешеных атак меньшевизма» на большевизм[1077].

Троцкий отвечал: «Конечно, можно упрекать меня в том, что я ранее не подошел правильно к оценке меньшевизма. Это значит упрекать меня в том, что я не стал большевиком с 1903 года. Однако, никто по произволу не выбирает путей своего развития. Я шел к большевизму долгими и сложными путями. На этих путях у меня не было других интересов, кроме интересов революции и пролетариата». Троцкий понимал, что он не может ссылаться на политическую неискушенность. «За этот сложный путь своего развития я несу, разумеется, политическую ответственность», – писал он[1078].

Как мы уже видели в предыдущей главе, автобиографии бывших меньшевиков плохо вписывались в нарратив большевистского обращения. Троцкий был зрелый революционер, его политическое мышление было развито задолго до 1917 года. Ленина он критиковал с открытыми глазами. Триумвиры смотрели на его извинения со скептицизмом. «Разумеется, никто не намерен упрекать Троцкого в том, что он пришел к Ленину „с боями“, – оглашал их линию Варейкис. – Разумеется, могут быть вполне хорошие большевики из числа таких людей, которые в свое время боролись с большевизмом и шли к нему с боями. <…> Важно, однако, то, что т. Троцкий, разбитый ленинизмом, поставленный им на колени, тем не менее, вместо того, чтобы раз и навсегда сложить оружие и сдать в архив свою троцкистскую амуницию… поступает иначе. …Он оговаривает за собой право повторять бои с большевизмом, бунтовать против ленинизма. Тов. Троцкого упрекают не за то, что он пришел с боями, а за то, что он остается в партии только с боями»[1079]. «За годы революции, – соглашался Молотов, – Троцкий, в рядах нашей парии, прошел через все этапы, через которые проходила партия, но при этом в ряде действительно основных моментов революции Троцкий пытался занять свою позицию… отличную от Ленина»[1080].

«Как могло случиться, – спрашивал Сталин, – что Троцкий, имеющий за спиной такой неприятный груз, оказался все-таки в рядах большевиков во время Октябрьского движения? А случилось это потому, что Троцкий отказался тогда от своего груза, спрятал его в шкаф»[1081]. Беле Куну помнилось утверждение Троцкого: «Не я пришел к большевизму, а большевизм ко мне»[1082]. Каменев нагнетал: «„Я пришел к Ленину потому, что Ленин привел партию ко мне!“ – вот что лежит в основе всего построения Троцкого»[1083]. Все это значило, что Троцкий оставался в душе меньшевиком и никогда ни во что не обращался[1084].

От Троцкого требовали покаяния. «Троцкий, очевидно, не понял… – говорил Сталин, – что партия требует от своих бывших или настоящих лидеров не дипломатических уверток, а честного признания своих ошибок. У Троцкого, видимо, не хватило мужества признать открыто свои ошибки. Он не понял, что у партии выросло чувство силы и достоинства, что партия чувствует себя хозяином и она требует от нас, чтобы мы умели склонить голову перед ней, когда этого требует обстановка»[1085]. Д. А. Саркис из Московско-Нарвского райкома Ленинграда нарисовал схему приемлемого покаяния Троцкого:

Тов. Троцкий поступил бы по-большевистски, если бы заявил, что

1. Он решительно отрекается от всего того, что писал в 1904–5–6 гг. и позже.

2. Он считает, что основной ход мыслей, развиваемый им тогда, ничего общего не имел с действительной сущностью ленинизма.

3. Он считает, что теория перманентной революции… не совпадает с основной стратегической линией большевизма.

4. Он сознает, что в его тогдашних писаниях была большая попытка «перескочить» через крестьянство…

По мнению Саркиса, «отсутствие способности каяться есть отличительная черта в характере мелкобуржуазных партий, и мелкобуржуазный революционный троцкизм… унаследовал все характерные особенности идеологии, практики, политики и психологии меньшевизма»[1086]. Конечно, в результате такого покаяния революционные заслуги Троцкого немедленно бы аннулировались. Повторное обращение в истинный большевизм означало бы начало политический активности