— Я, конечно, хочу, чтобы вы сняли трико, а ещё хочу, чтобы вы вышли за меня замуж, — вдруг твёрдо сказал он и ещё крепче обнял её.

— Генрих…, — Зоя даже растерялась немного и снова перешла на «вы». — Но зачем вам это, вы и так получаете от меня всё, что приличная жена может дать своему мужу, — она прищурилась и добавила со значением: — И даже чуточку больше. Тем более, что мне придётся переезжать, менять города и даже страны. Моя жизнь не станет спокойной ещё очень долго. Вы уйдёте от меня рано или поздно, ещё и перекреститесь, уходя.

— Возможно, возможно, — упрямился он, — но пока я хочу, чтобы вы были моей женой.

— Генрих, ну зачем вам это? — она и вправду не понимала его.

— Ну, наверное, потому что я хочу разделить с вами все ваши скитания и опасности, это, наверное, потому что я вас люблю, — спокойно и даже как-то буднично ответил он ей.

И Зое вдруг стало так его жаль… так жаль, что она прижалась к нему крепко, изо всех сил, и продолжила негромко:

— Мне нужно время… Не торопите меня… Я подумаю, — и потом ещё и соврала: — И даже если я соглашусь, мне всё равно нужно будет благословение.

— От кого? — сразу оживился Ройке.

— От кого надо! — отвечала Зоя и, чтобы не развивать эту тему и не уточнять, тут же спросила у него: — Ну что, снимать трико? И решай побыстрее, так как рано утром нам уезжать.

— Рано утром? — кажется, Ройке был удивлён.

— Да, нам лучше побыстрее покинуть город. Часа через три-четыре мы должны выйти и успеть ещё послать пару телеграмм.

— Мы, что, не поспим даже?

— Ну, поспим, но немного, нам ещё нужно успеть позавтракать.

— Тогда снимай побыстрее, — потребовал Генрих.

И Зое понравился его тон: кажется, он уже не был так печален, как полчаса назад.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Глава 40

⠀⠀ ⠀⠀

Случайности… Случайности, которые невозможно ни предвидеть, ни предугадать, иной раз так крепко переплетаются с нашими планами, что меняют их до неузнаваемости. Иной раз череда случайностей даже, казалось бы, верное и лёгкое дельце обращает в провал или сводит победу к ничьей. Ну кто мог предположить, что их электромобиль будет так сильно повреждён, что его придётся бросить на радость полиции. Нет, ни Генрих, ни умная девушка и предвидеть такого не могли. А ещё они не могли предвидеть того, что ювелиры из компании «Мусаифф» не смирятся со своими потерями и не будут, утирая слёзы, мирно ждать полицию, чтобы рассказать инспектору о неслыханном ранее происшествии. О том, что их ограбила… девица в чёрном цирковом трико. Девица! Жен-щи-на! Да, эта подробность добавила бы в их рассказ пикантности и повеселила бы полицейских. Правда, подобный рассказ выставил бы самих ювелиров в весьма невыгодном свете, представив их слушателям полными болванами и никчёмными олухами. Ну а кто ты, если не олух, раз позволяешь женщине себя грабить? И не в том смысле, как ловкие жены беззастенчиво грабят своих мужей с их безвольного согласия, то есть с поцелуями и уговорами, а вовсе даже наоборот, с оружием и избиением. Может быть, поэтому переполняемый негодованием Лейба Мусаифф, глава гамбургского отделения ювелирного дома «Мусаифф», не заезжая к врачу, поехал со своими спутниками ко дворцу герцогини, чтобы высказать ей всё, что он думал о сложившейся ситуации. И ни простреленный бок, ни хнычущие и причитающие родственники не могли его остановить. И вот когда уже Лейба, распаляемый праведным гневом, затыкая рану в боку окровавленным платком, поднимался по ступеням к парадному входу, но ещё не добрался до него, двери вдруг распахнулись. Распахнулись, и в светлом проёме выхода появилась изящная женская фигура в сопровождении двух мужчин. И это была не кто иная, как леди Доротея де Флиан, в данный момент замещающая «приболевшую» герцогиню и весь день отвечавшая на телеграммы из Лондона. Не случись её здесь в эту минуту, скорее всего, из этого сумбурного визита ювелиров ничего толкового не вышло бы, ибо спесивый привратник без всяких церемоний осуществил бы действие, которое имеет название «от ворот поворот». Но провидению было угодно, чтобы раненый и разгневанный Лейба Мусаифф и холодная и трезвая леди Доротея в этот поздний час встретилась у роскошных дверей дворца герцогини Девонширской. Аарон Гольдберг, тот самый молодой человек, что пытался подстрелить Зою, но влепил пулю своему тестю, тихонечко причитал, поднимаясь по ступеням за энергичным Лейбой:

— Папа, может быть, всё-таки поедем к врачам?

Тут уже Лейба остановился, во-первых, чтобы перевести дух, а во-вторых, чтобы ответить этому «сынку». И он ответил:

— Молчи! Молчи лучше… Я проклинаю тот день, когда ты и твой папаша появились в моём доме, чтобы просить руки моей любимой дочери. Отцеубийца!

И он снова двинулся к дверям, где леди Доротея стояла и рассматривала ауры прибывших, появившихся из тихой летней ночи; а когда Лейба наконец добрался до неё и поклонился ей, она спросила у него холодно:

— Что вам угодно?

— Мне угодно, чтобы меня не грабили! — заговорил ювелир в недопустимых тонах.

Несмотря на его тон, леди де Флиан оставалось хладнокровной; она осмотрела его внимательно, заметила окровавленный платок, который Лейба прижимал к своему боку, оглядела также подошедшего к ним молодого человека и не без труда поднимающегося по лестнице старика, и лишь потом ответила:

— Тогда вам следует посетить полицейский участок. Это же дом частного лица.

— Я знаю! — заорал Мусаифф. — Я знаю, чей это дом! Меня в этот дом пригласили, к восьми часам вечера!

— И кто же вас сюда пригласил? — обдавая его холодом, вопрошала англичанка.

— Хозяйка дома, вот кто! Да-да… Сама герцогиня Девонширская меня сюда пригласила.

— Сомневаюсь! — всё так же холодно или даже уже надменно отвечала ему леди де Флиан. — Герцогиня второй день недомогает и не могла никого пригласить.

— Не могла? — ювелир был готов то ли заплакать, то ли засмеяться. — Не могла? Да? А это, по-вашему, что? — и при этом он выхватил из кармана мятый и запачканный кровью серый листок бумаги, протянул его англичанке и потряс им. — Это что?

Но высокородная дама даже не подумала пачкать свои перчатки об эту бумажку; тогда появившийся из-за её спины мистер Дойл взял грязный листок и развернул его. Быстро прочитал и тут же повернул бумагу так, чтобы на неё падал свет и сама леди Доротея могла прочитать её, не прикасаясь к ней. И та прочитала телеграмму и тут же