– Одиннадцатого декабря. Больше месяца назад, Жорж.

– Когда его принесли?

– Прости, не знаю. На меня кто-то клевещет, – сказала она. – Что там, в чем меня обвиняют?

Раздраженно фыркнув, он скомкал письмо в кулаке:

– Ты здесь ни при чем. О Боже, Боже, Боже мой!

Она с тревогой посмотрела на него, указывая на Антуана. Малыш вцепился в ее юбку и спросил шепотом:

– Он злится?

Габриэль приложила палец к губам.

– Кто сейчас председатель Конвента?

Она задумалась – председатель менялся каждые две недели.

– Не знаю. Прости, Жорж.

– Где мои друзья? Куда они подевались, когда я в них так нуждаюсь? Я должен сообщить Робеспьеру, ему достаточно щелкнуть пальцами, чтобы получить все, что захочет.

– Не смешите меня. – Они не слышали, как вошел Камиль. – Я знаю, что должен быть в Школе верховой езды, – сказал он, – но я не выношу этих речей про Людовика. Мы вернемся туда вместе. Что вы здесь…

Антуан с плаксивой гримасой вскочил с пола, роняя солдатиков, и подбежал к Камилю. Тот подхватил его на руки.

– Что случилось, Жорж? Час назад ты был в прекрасном настроении.

Габриэль разжала губы, переводя взгляд с одного на другого:

– Значит, сначала ты зашел туда. К Люсиль, а не ко мне.

– Довольно, – рявкнул Дантон.

Малыш заревел. Его отец крикнул служанке, и та явилась, всплескивая руками. Катрин кудахтала, пытаясь отцепить пальчики Антуана от волос Камиля.

– Вот так и возвращайся домой. Тебя не было месяц, а твой ребенок бросается на шею другому.

Катрин унесла ребенка. Габриэль хотелось закрыть уши руками, чтобы не слышать его панических воплей, но она боялась сдвинуться с места и привлечь внимание мужа. Казалось, гнев сочится из пор Жоржа. Он схватил Камиля и толкнул на диван рядом с ней.

– Сядьте. – Он бросил письмо на колени Габриэль. – От Бертрана де Моллевиля, бывшего министра, который нашел теплое местечко в Лондоне. Прочтите вы оба и посочувствуйте мне.

Габриэль разгладила письмо на колене и подвинула близорукому Камилю, однако тот уловил суть еще до того, как она дочитала первое предложение. Он отвел глаза, тонкие изящные пальцы взлетели ко лбу. Камиль обхватил голову руками, словно в ожидании неминуемой катастрофы.

– Вы очень помогли мне, Камиль, – сказал ее муж.

Габриэль отвела взгляд от испуганного лица Камиля и прочла:

– Да, – промолвил Дантон, – я именно тот, кем в эту минуту вы называете меня про себя.

Габриэль скользнула глазами в низ страницы: «У меня есть ваша собственноручная расписка… Сим извещаю, что оба документа приложены к письму, которое я написал председателю Национального конвента…»

– Жорж, чего он хочет? – прошептала она.

– Читай, – сказал он. – Письмо с приложенными документами отослано его другу в Париже, чтобы тот переслал их председателю Конвента, если я не спасу короля…

Ее глаза скользили по угрозам и обещаниям: «…если в деле с королем вы не проявите себя, как приличествует человеку, которому король платил столь щедро… если вы посодействуете в этом вопросе, что для вас, безусловно, не составит труда, не сомневайтесь, ваши усилия будут вознаграждены».

– Это шантаж, Габриэль, – решительно промолвил Камиль. – Монморен был министром иностранных дел, после бегства короля мы отправили его в отставку, однако он оставался в ближайшем окружении Людовика. Его убили в тюрьме в сентябре. А де Моллевиль был у Людовика морским министром.

– Что нам делать? – Габриэль протянула мужу руку, словно хотела утешить, но на ее лице было написано смятение.

Дантон отпрянул от нее.

– Надо было мне убить их всех, – сказал он. – Зарезать, пока была возможность.

В соседней комнате Антуан заливался плачем.

– Я всегда верила, – сказала Габриэль, – что в душе ты не революционер, что ты человек короля.

Он обернулся и рассмеялся ей в лицо.

– Сохраняй ему верность. Если ты брал его деньги, жил на них, покупал землю, – прошу тебя, сохраняй ему верность сейчас. Ты знаешь, как поступить, а если ты этого не сделаешь… – Габриэль не знала, чем закончить фразу. У нее не укладывалось в голове, какие могут быть последствия. Публичный позор? Или того хуже? Суд? – Ты должен спасти его, у тебя нет выбора.

– И ты считаешь, дорогая моя, что меня вознаградят за труды? Ты действительно так считаешь? Ты словно малое дитя. Если я спасу Людовика – они правы, мне это не составит труда, – они припрячут доказательства до лучших времен, сделав меня своей марионеткой. А когда я утрачу влияние и перестану быть им полезен, вытащат их наружу. Назло мне, для того чтобы посеять смятение.

– Почему бы вам не потребовать документы? – спросил Камиль. – Сделать их частью сделки? Вместе с деньгами. Если вы уверены, что вам удастся это провернуть. Если вы возьмете их деньги.

Дантон повернулся к нему:

– Объяснитесь, что вы имеете в виду.

– Если есть способ выйти сухим из воды, спасти Людовика, не утратить доверия патриотов и вытянуть еще денег из англичан, сделайте это.

Еще недавно Дантон мягко ответил бы: буду дураком, если не сделаю. Камиль улыбнулся бы и подумал: вот вечно он пытается казаться хуже, чем есть. Однако сегодня он с растерянностью видел: у Дантона нет ответа, Дантон не знает, что делать, не управляет собой. Он встал. Габриэль резко вскочила. Дантон ударил ее по лицу с такой силой, что она отлетела к дивану.

– Господи, – сказал Камиль, – да вы просто герой.

Дантон закрыл руками лицо, тяжело дыша, глотая слезы унижения и ярости. В последний раз он плакал, когда его забодал бык, в том возрасте, когда ребенок способен с легкостью пустить слезу или обкакаться. Спустя мгновение он отнял руки от лица. Жена смотрела на него, не проронив ни слезинки. Дантон рухнул к ее ногам.

– Я никогда себе этого не прощу.

Габриэль осторожно коснулась губы.

– Лучше бы ты крушил посуду, – сказала она, – а не налетал на людей. Особенно на тех, кто ни в чем не провинился и попал тебе под руку. – Она сжала кулаки, чтобы не тянуть руки к лицу, – пусть видит, что натворил.

– Я тебя не заслуживаю, – сказал он. – Прости меня. Это относилось не к тебе.

– Я не стала бы думать о тебе лучше, если бы ты ударом отбросил Камиля на другую половину комнаты.