Дантон ушел в кабинет, захлопнул за собой дверь, и вскоре они услышали, как он ходит.

– Как он поступит? – спросила Габриэль.

– Видите ли, сложная проблема требует сложного решения, но решения Жорж-Жака обычно оказываются простыми и быстрыми. Его действительно боятся. Люди помнят, как в августе он волок Мандата по мэрии. Они не знают, чего от него ждать. Все это правда, Габриэль. Деньги двора, британские деньги.

– Я все слышала. Я не такая простушка, какой он меня считает. Когда мы поженились, у него была любовница, которая обходилась ему очень дорого, а еще ребенок. Он думает, я не знаю. Поэтому поначалу мы были так бедны. Он купил практику у ее нового любовника. Вы знали об этом? Конечно знали, не понимаю, зачем я вам рассказываю.

Габриэль подняла руки, поправляя прическу, – движение машинальное, но опухшие пальцы плохо слушались. Лицо тоже опухло, не только от удара, а в потухших глазах не было жизни.

– Все эти годы я его раздражала, требуя быть со мной хоть сколько-нибудь честным. И вы, кстати, тоже. Именно поэтому он на нас злится, именно поэтому и решил примерно нас наказать. Мы оба знали все, но не желали признавать. О, я не святая, Камиль, я понимала, откуда берутся деньги, и я брала их, чтобы сделать удобнее нашу жизнь. Стоит женщине понести, и она забывает обо всем, кроме детей.

– Выходит, судьба короля вам безразлична?

– Нет, не безразлична, но весь год я пыталась приспособиться к Жоржу, я терпела и уступала ему. Иначе бы он со мной развелся.

– Нет, он никогда бы с вами не развелся. Он человек старой закалки.

– Пусть так, но мы уже устали наблюдать, как страсти неизменно берут верх над его характером. Неизвестно, как бы все сложилось, будь Люсиль такой уступчивой, какой хочет казаться. Но она никогда вас не оставит. – Габриэль отвернулась, чтобы позвонить служанке. – Когда он обнаружил письмо и впал в ярость, я решила, что дело во мне. Подумала, что пришло анонимное письмо, что кто-то меня порочит.

– Клевещет на вас, – машинально добавил Камиль.

Из кухни появилась расстроенная Мари в большом льняном фартуке.

– Катрин унесла ребенка наверх, к мадам Жели, – сказала она, не дожидаясь вопроса.

– Мари, принесите мне чего-нибудь из погреба. Я не знаю… чего бы вам хотелось, Камиль?.. все равно, Мари. – Она вздохнула. – Слуги стали много себе позволять. Жалею, что не поговорила с вами раньше.

– Думаю, вы боялись признать, что у нас с вами общие затруднения.

– О том, что вы влюблены в моего мужа, я знаю много лет. Не делайте удивленное лицо – будьте честны, но как иначе описать ваши чувства? А я нет, я больше не влюблена. Сегодня я наконец-то увидела человека, которого давно ожидала увидеть. Я думала, я не настолько слабая, чтобы мне потребовалось выходить за такого мужчину. Но не все ли теперь равно?

Перед ними стоял Дантон. В руке он держал шляпу, на сгибе локтя висел плащ. Он был выбрит, в черном сюртуке и простом галстуке белого муслина.

– Могу я пойти с вами? – спросил Камиль.

– Господи, только этого не хватало. Ждите меня здесь.

Он вышел.

– Как он поступит? – прошептала Габриэль.

Они ощущали себя заговорщиками. Она пила вино большими глотками, сжимая в ладони бокал, с задумчивым выражением на лице. Прошло пять минут, Габриэль взяла руки Камиля в свои.

Он сказал:

– Мы должны надеяться, что письмо у Дефермона. Должны верить, что он целый месяц трясся, ожидая начала процесса над Людовиком. Наверняка он рассуждал так: «Если я поверю тому, что написано в письме, если зачитаю его на заседании Конвента, на меня обрушится Гора. К тому же за время, проведенное в Бельгии, депутат Лакруа сдружился с Дантоном, а Лакруа имеет вес среди депутатов Болота». Дефермон поймет, что ситуация на руку только Бриссо, Ролану и их подпевалам. Он решит, Дантон не побоялся прийти, те, у кого рыльце в пушку, так себя не ведут, к тому же Дантон скажет, это подлог, махинация, и Дефермон поверит. Репутация у нас отчаянная, и, если он не поладит с Дантоном, ему придется до конца жизни дрожать за свою шкуру. Вы слышали, какое послание велено передать Фабру: «Сам Дантон желает его видеть». Дефермон будет ждать, гадая, что предпринять. Он будет считать себя виноватым просто потому, что оказался адресатом злосчастного письма. Жорж-Жак не оставит от него камня на камне.

Стемнело. Они тихо сидели, сплетя пальцы. Она думала о муже, который не оставляет от людей камня на камне. Каждый день, начиная с восемьдесят девятого года, он закрывал своим грузным телом все бреши. Она пробежала кончиками пальцев по аккуратным ногтям Камиля, ощущая, как колотится его пульс, словно у маленького зверька.

– Жорж больше не боится.

– Да, но я человек кроткий.

– Кроткий? Хватит притворяться, Камиль. Вы кротки, как змий.

Он с улыбкой отвернулся.

– Я привык думать, что он не такой уж сложный человек. Но на самом деле он сложен и тонок. Просты только его желания. Власть, деньги, земли.

– Женщины, – добавила Габриэль.

– Почему вы сказали, что он занимается саморазрушением?

– Не уверена, что сумею объяснить, но порой – когда он зол, желчен, бранится – я вижу это очень ясно. То, как он себя видит, – пусть говорят, что я продался, а я просто играю с системой, я сам себе хозяин, и ко мне ничего не прилипает, – неправда. Он забыл, ради чего все задумывалось. Средства превратились в цели. Жорж-Жак предпочитает этого не замечать, но он продал все. – Она вздрогнула, повертела бокал, подняв со дна липкий красный осадок. – Жизнь, свободу, стремление к счастью.

Дантон вернулся. Катрин шла перед ним, касаясь лучиной высоких восковых свечей в ветвистых канделябрах. Комнату затопили лужицы теплого желтого света. Громадные тени отползли к стенам. Он упал на колено у очага и вытащил из кармана бумагу.

– Видите? – спросил он. – Блеф. Вы были правы. Какая банальная развязка.

– После сцены, которую вы тут закатили, – сказал Камиль, – мне теперь даже Страшный суд покажется банальной развязкой.

– Я пришел вовремя. Письмо было у Дефермона, как вы и говорили. Никаких бумаг с моим почерком, никаких расписок. Только это. – Он сунул письмо в камин. – Только голословные обвинения де Моллевиля. Все должно было выглядеть как можно более зловеще. Он уверял, что существуют доказательства, но их нет и в помине. Я налетел на Дефермона: «Как, вы состоите в переписке с эмигрантами? Смотрите, как они на меня клевещут». Дефермон ответил: «Вы правы, гражданин. О Господи, Господи!»

Камиль смотрел, как пламя пожирает бумагу. Он не позволил мне прочесть письмо, знать бы, о чем еще написал де Моллевиль? Габриэль думает, что знает все, но попробуй угнаться за Жорж-Жаком.

– Кто доставил письмо?

– Червяк понятия не имеет. Консьерж его не признал.