Примечательно, что книга О. Шилиной не ограничивается прочтением наследия Высоцкого в духе христианского гуманизма, здесь есть и статья о связи поэта с традицией смеховой культуры, и сопоставление его с Зощенко, и любопытны наблюдения о перекличке сюжета одной из песен («Я полмира почти через злые бои…») с сюжетом знаменитого рассказа Андрея Платонова «Возвращение».

Многоцветный, объемный, полифонический мир Высоцкого сопротивляется однозначным, монологическим, плоским интерпретациям. Даже когда они предпринимаются с лучшими намерениями. Книга Якова Кормана «Художественный мир Владимира Высоцкого: ключ к подтексту» (2005) посвящена отношениям поэта с советской властью, раскрытию политических раздумий и аллюзий, содержащихся в песнях и стихах. Это важная сторона художественного сознания Высоцкого, она во многом обеспечивала контакт поэта с современниками и теперь сохраняет актуальность. Но автор почему-то решил, что «оппозиция я — власть» присутствует буквально в каждом сюжете, в каждой строке. В результате художественная универсальность поэзии Высоцкого, ее философская глубина оказались подменены плоской абстракцией.

Например, анализируется песня «Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука». Веселая песня с серьезным нравственно-философским подтекстом. В сюжете воплощена вечная тема: личность и общество, герой и толпа. Человечество приносит в жертву лучших своих представителей: «Кука съели из большого уваженья» — тут не была бы натяжкой даже параллель с распятием (тем более что этот мотив присутствует в песне «О фатальных датах и цифрах»). Но что вычитывает здесь Я. Корман? «Мы полагаем, что в образе мореплавателя Кука представлен лирический герой Высоцкого, в образе дикарей — остальные люди, а вождь является образом власти»[22]. Такое применение термина «лирический герой» необычно для литературоведения. Непонятно, почему Кук — герой «лирический», а не эпический и не драматический. Зато не вызывает сомнения, что вождь символизирует власть (сами слова «вождь» и «власть» одного семантического ряда). Но далее интерпретатор убеждает нас в том, что власть эта — советская, для чего используется множество изощренных натяжек, доказывается, что не только Австралия, но и Новая Гвинея — «аллегория Советского Союза»[23].

Со времен стихотворения Гнедича «Перуанец к испанцу» и лермонтовской «Жалобы турка» любое описание жестоких нравов в экзотической стране легко прочитывалось как намек на российские порядки. Немудрено, что и Высоцкий оказался причастен к традиции вольной русской поэзии. Но разве перед нами всего лишь однозначная аллюзия? Разве люди прогрессивно-вольнодумной политической ориентации не обходятся порой со своим наиболее талантливым коллегой как дикари-людоеды, а потом «переживают, что съели Кука»? Судьба самого поэта подсказывает, что данный сюжет стоит видеть не только в политической, но и в этико-психологической плоскости. Отношения Высоцкого с товарищами по театру, со знакомыми литераторами также нашли отражение в сюжете этой песни.

И, конечно, для адекватного восприятия мира Высоцкого исследователь должен располагать и таким инструментом, как чувство юмора. Никто не спорит с тем, что песни Высоцкого на спортивные темы обладают социально-философским подтекстом. Но вот Я. Корман берется за песню «Комментатор из своей кабины…», где упоминаются известные футболисты Пеле, Тостао и Бобби Мур: «Мы полагаем, что на уровне подтекста все эти три футболиста олицетворяют собой три „лика“ советской власти»[24]. После чего следуют фантастические построения: «Может показаться странным, что рядовой футбольный болельщик откуда-то знает, что там „у Пеле на столе“ и что „у Пеле — ‘шевроле’ / В Рио-де-Жанейро“. На уровне же подтекста это означает, что лирический герой знает, как богато живут советские чиновники»[25]. Это слишком напоминает одну пародию Зиновия Паперного на догматическое советское литературоведение: «…здесь возникают образы акул — проницательный читатель без труда поймет, что речь идет об акулах капитализма».

Производя детальный и многословный разбор текстов Высоцкого, Я. Корман в итоге выходит либо на трюизмы, либо на явно абсурдные умозаключения. Не случайно, что облекаются они в крайне неуклюжие фразы. Из приведенных примеров видно, что книга Я. Кормана написана даже не «наукообразным» языком, а тем самым мертвым советским «канцеляритом», который неустанно передразнивал и вышучивал в своих песнях Владимир Высоцкий.

К счастью, ряды высоцковедов пополняются не только новоявленными схоластами и начетчиками, но и молодыми исследователями, стремящимися «докопаться» до реальных глубин творчества поэта. Так, Мария Раевская, занимаясь пристальным прочтением текстов (в том числе и малоизвестных стихотворений), не сводит их суть к идеологическим абстракциям, к очевидным «подтекстам», а выстраивает трагический контекст творческой биографии поэта. В статье «„Дурная кровь в мои проникла вены…“, или Две судьбы Высоцкого» (Вопросы литературы. 2005. № 6) М. Раевская смело сопоставляет мотив «погружения в глубину» с горьким и саморазрушительным опытом наркомании. Это один из реальных факторов жизненной трагедии Высоцкого, не сводимой к конфликту с властью. Судьба Высоцкого обладает многогранным онтологическим содержанием. С этой точки зрения довольно убедительно соположение мотива «черного человека» с мотивом двойничества («Меня опять ударило в озноб…»). Сюжетно-образное претворение поэтом собственной судьбы приобретает контекстуальную объемность.

М. Раевская следует традиции тех «старших» высоцковедов, которые не «зацикливаются» на излюбленной теме, а подходят к Высоцкому с разных сторон. Так, она исследует еще и переводы Высоцкого на болгарский язык, причем наблюдения над передачей переводчиками «советизмов» и бытовых реалий нередко выводят на общие вопросы восприятия текстов Высоцкого и принципов его комментирования. Наконец, ее работы написаны адекватным предмету живым языком, не лишенным литературного остроумия.

А сопряжение поэтики и биографии — едва ли не самая трудная задача науки о Высоцком. И не только науки, поскольку изучение и осмысление биографии художника осуществляются еще и литературным способом.

Продолжают появляться новые мемуарные свидетельства, заполняются «белые пятна» в истории его жизни. В 2000 году вышла книга Валерия Золотухина «Секрет Высоцкого». Первый вариант этой «дневниковой повести» выходил еще в 1992 году под названием «Все в жертву памяти твоей», но новая версия гораздо полнее и смелее. Надо отдать должное самоотверженной отваге Золотухина, решившегося обнародовать такие фрагменты своего дневника, которые не могли не вызвать шока и у некоторых близких Высоцкого, и у пуристически настроенных поклонников поэта.

Информационная ценность книги обусловлена прежде всего ее дневниковой природой и структурой. «Поденные» записи передают факты в их колючей подлинности, которую не может исказить никакое позднейшее редактирование. Повествовательный элемент здесь преобладает над рефлексией, зорко схваченных деталей больше, чем рассуждений и оценок. Умение автора запоминать и передавать прямую речь также сыграло положительную роль. Мало кто из близких Высоцкого донес до нас столько его устных высказываний. Книга Золотухина — ценный и незаменимый источник биографических сведений.

С годами все очевиднее становится неадекватность моралистических претензий к публикации таких документов. Общим местом стало цитирование эпистолярного высказывания Пушкина о потере записок Байрона с филиппикой по адресу «толпы»: «Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он