что он умер. Тогда мать Моники познакомилась с работящим и ответственным мужчиной, за которого впоследствии и вышла замуж. В новом браке родилось трое детей: один работал на обувной фабрике, а остальные ходили в школу. На допросе отчим тут же стал путаться и в конце концов признался в убийстве. Он сознался, что тайно любил Монику, как только ей исполнилось пятнадцать. С тех пор жизнь превратилась для него в муку, как он сказал судебным полицейским Хуану де Дьос Мартинесу, Эрнесто Ортис Ребольедо и Эфраину Бустело, но всегда сдерживался и уважительно относился к ней — отчасти потому, что она ему приходилась падчерицей, отчасти потому, что ее мать была матерью и его детей. Его рассказ о дне совершения преступления изобиловал пропусками и неясностями. Поначалу он сказал, что дело было на рассвете. Во втором чистосердечном признании заявил, что уже рассвело и только они с Моникой остались дома — оба работали эту неделю в вечернюю смену. Труп он спрятал в шкафу. В моем шкафу, сказал он судейским, шкафу, до которого никто не мог дотронуться, потому что я требовал уважительного отношения к своим вещам. Ночью, когда все спали, он завернул тело в одеяло и бросил на ближайшем пустыре. Когда его спросили про укусы и кровь, заливавшую ноги Моники, он не нашелся с ответом. Сказал, что задушил ее, а больше ничего не помнил. Все остальное стерлось из памяти. Два дня спустя после обнаружения трупа Моники на пустыре по улице Амистад нашли тело другой жертвы, в этот раз близ шоссе Санта-Тереса — Каборка. По словам судмедэксперта, женщина была в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет, хотя, возможно, и от шестнадцати до двадцати трех. Зато причина смерти была ясна. Жертву застрелили. В двадцати пяти метрах от трупа нашли скелет другой женщины: тот лежал лицом вниз, полуприсыпанный землей; на ней сохранилась синяя куртка и кожаные, хорошего качества туфли на невысоком каблуке. Труп находился в таком состоянии, что сделать вывод о причинах смерти не представлялось возможным. Неделю спустя, уже в конце августа, на шоссе Санта-Тереса — Кананеа нашли труп Жаклин Риос, двадцати пяти лет, продавщицы из парфюмерного магазина в районе Мадеро. Одета она была в джинсы и блузку жемчужно-серого цвета. Белые теннисные туфли и черное нижнее белье. Причина смерти — два огнестрельных ранения, в грудь и в живот. Она снимала квартиру вместе с подругой на улице Булгария в районе Мадеро, и обе они мечтали когда-нибудь переехать в Калифорнию. В комнате, которую Жаклин делила с подружкой, нашли вырезки со снимками актрис и актеров Голливуда и фотографии разных стран. Сначала мы хотели уехать жить в Калифорнию, найти приличную и хорошо оплачиваемую работу, а потом, устроив жизнь, попутешествовать по миру во время отпуска, сказала подруга. Обе учили английский в частной школе в районе Мадеро. Дело так и не раскрыли.

Эти сраные судейские все время лажают — еще один висяк, сказал Эпифанио Лало Кура. Потом начал рыться в бумагах и наконец выкопал какой-то блокнотик. Что это такое, как думаешь? — спросил он. Блокнот с адресами, сказал Лало Кура. Нет, это нераскрытое дело. Случилось это до того, как ты приехал в Санта-Тереса. Не помню, в каком году. Немного раньше того, как тебя привез дон Педро, это я точно помню, а вот года — не помню. Возможно, 1993-й. Ты в каком году приехал? В девяносто третьем, ответил Лало Кура. Ах да? Ну да, сказал Лало Кура. Ладно, значит, это случилось за несколько месяцев до того, как ты приехал, сказал Эпифанио. В общем, тогда убили радиоведущую и журналистку. Звали ее Исабель Урреа. Застрелили. Никто так и не узнал, кто ее убил. Искали, но не нашли. Естественно, никому и в голову не пришло заглянуть в записную книжку Исабель Урреа. Соратники подумали, что это неудачная попытка ограбления. Что-то говорили про какого-то центральноамериканца. Отчаявшийся бедняга, которому были нужны деньги, — он хотел перейти границу, нелегально, понимаешь? Он был нелегалом даже здесь в Мексике, что само по себе интересно: мы же тут тоже все потенциальные нелегалы, и всем плевать — одним больше, одним меньше. Я присутствовал при обыске ее дома — мало ли, может, найдут какой-нибудь вещдок. Но естественно, они ничего не нашли. Записная книжка Исабель Урреа лежала в ее сумке. Припоминаю, как я сел в кресло со стаканом текилы, текилы Исабель Урреа, и начал просматривать книжку. Судебный полицейский спросил, где я взял текилу. Но никто не спросил, откуда я вытащил записную книжку, не спросил, вычитал ли я из нее что-то важное. Я все просмотрел, нашел несколько знакомых имен, а потом оставил книжку среди вещдоков. Месяц спустя зашел в архив участка — и что же, там, вместе с остальными личными вещами журналистки, лежала эта книжка. Я положил ее в карман пиджака и унес. Так я смог просмотреть ее уже не спеша. Нашел телефоны нескольких ребят из отдела по борьбе с наркотиками. Там, между прочим, оказался и номер Педро Ренхифо. А еще нескольких судейских, среди них — телефон большой шишки из Эрмосильо. Как, спрашивается, такие телефоны оказались в записной книжке простого диктора на радио? Она их интервьюировала, делала какую-то передачу? Или была просто их подружка? А если не подружка, то кто ей сплавил все эти номера? Тайна здесь какая-то… Я бы мог пустить эту книжицу в ход. Позвонить кому-нибудь из этих и потребовать денег. Но деньги меня не возбуждают. Так что я просто оставил у себя эту сраную книжку и не стал ничего делать.

В первых числах сентября обнаружили тело женщины, которую в дальнейшем идентифицировали как Марису Эрнандес Сильва, семнадцати лет, пропавшую без вести в начале июля — ее похитили по дороге в подготовительную школу «Васконселос», что в районе Реформа. Судмедэксперт установил, что она была изнасилована и задушена. Одну из грудей практически полностью срезали, на второй откусили сосок. Тело нашли у входа на нелегальную свалку, прозванную Эль-Чиле. Звонок в полицию поступил от женщины, которая приехала, чтобы выбросить холодильник, в полдень — час, когда на свалке нет бездомных, а есть только собаки и дети. Марису Эрнандес Сильву выбросили между двумя большими серыми пластиковыми пакетами, набитыми обрезками синтетического волокна. На ней была одежда, в которой она исчезла: джинсы, желтая блузка и теннисные тапочки. Мэр Санта-Тереса издал указ о закрытии свалки, хотя затем изменил приказ с закрытия (его секретарь подсказал, что нельзя с юридической точки зрения закрыть то, что никогда не было открыто) на полную ликвидацию и перенос этого зловонного места, своим существованием нарушавшего все муниципальные законы. В течение недели полицейские караулили на границах