Первым делом царь попытался урегулировать церковные дела. Он был горячим сторонником Халкидонского Собора и не собирался ставить его определения под сомнения. Но одно дело – религиозные убеждения императора, другое – тактические трудности, которые ему необходимо было преодолеть для закрепления в Римской империи единого православного исповедания. Последняя цель была тем более трудна по своему достижению, что повсеместно Халкидон отвергался и сторонниками Нестория, и последователями Диоскора и Евтихия. Они не бездействовали и в первую очередь силой смещали с престолов епископов, принявших IV Вселенский Собор, насадив на их кафедры своих единоверцев. Особенно драматические события разыгрались в Египте, где местное население не собиралось мириться с засильем «несторианцев», к которым они относили всех этнических греков и сторонников Халкидона.

Так, узнав о смерти св. Маркиана, александрийские монофизиты, воспользовавшиеся отсутствием в столице Египта губернатора Дионисия, решили возвести на патриарший престол Тимофея Элура (457—460 и 475—477). Примечательно, что прозвище «Элур» или «Кот» узурпатору патриаршего престола дали местные православные жители за ловкость в интригах, плетущихся им против патриарха св. Протерия. Прежде Тимофей ревностно предавался монашеской жизни, потом был причислен к пресвитерам Александрийской церкви, а теперь покусился на архиепископство при живом св. Протерии. Особенностью богословия нового «патриарха» являлось полное отрицание воззрений как Нестория, так и Евтихия, которых он искренне считал еретиками.

Когда Дионисий узнал о бунте, он тотчас поспешил в Александрию, однако не успел спасти св. Протерия. По подстрекательству Тимофея толпа монофизитов-александрийцев в Пасхальное Воскресенье, 31 марта 457 г., ворвалась в церковь Св. Квирина и убила своего архипастыря. Мертвое тело выставили напоказ в центре города, вздернув на веревке, а после протащили по улицам и предали огню[984]. Получив известие о происшедшем, император направил в Александрию сановника Стилу, который усмирил восставших, наказав, правда, всего двух человек (им обрезали языки).

Заслуживает внимания, насколько бережно св. Лев относился к церковным канонам, и как он желал максимально мирным путем разрешить любые спорные ситуации, не снимая вместе с тем с себя ответственности за состояние дел в Церкви. Почти одновременно он получил послание православных клириков Александрийской церкви, возмущенных убийством своего предстоятеля, и самого Тимофея, требовавшего отменить постановления Халкидонского Собора[985].

Заметим, что сторонники Тимофея не только отвергли последний Вселенский Собор, но и не признали II Вселенского Собора 381 г. – видимо, не без тайного умысла вернуть былую честь второй церковной кафедры столице Египта[986].

Им оппонировали сторонники Халкидона. «Одаренный от Бога высшей милостью, ты по справедливости не перестаешь помышлять об общей пользе, после Бога всяческих досточтимый император, – писали ему православные александрийцы. – Недавно избранный Богом и украшенный порфирою, ты, которого избрал сам Творец всего, прекрасно рассудил показать твое великое назначение, воздавая благими начатками Подателю благ, когда немедленно, в самом начале, своим благочестивым голосом, выходящим из письма к святейшим епископам-митрополитам, укрепил неразрушимую скалу Кафолической Церкви и утвердил постановления в пользу православной веры всех прежних благочестивейших государей»[987].

Затем они поведали, при каких обстоятельствах пал св. Протерий, и отвергли епископство Тимофея Элура как неканонически возведенного на кафедру. «Пусть постановит ваше величество, – заканчивали они письмо, – чтобы так разоривший церковные постановления удалится от святой церкви Александрийской, в которой предстоятельствовал тираническим образом, предпринял и совершал незаконные распоряжения, и чтобы он подвергся наказанию за столько преступлений. Потом пусть повелит, чтобы, как заповедуют святые правила отцов и предает древний обычай, весь Собор Египетского округа, православный и имеющий общений с епископами всей Вселенной, избрал какого-нибудь мужа святой жизни, достойного священства и имеющего общение с Вселенским Собором, равно как и с вашим благочестием».

Попутно эти же епископы попытались найти защиту и у Анатолия Константинопольского, причем в их послании столичному патриарху слышны совсем иные нотки, чем у монофизитов, принципиально не приемлющих 28‑й канон Халкидона. «Как ты держишь кормило первосвященства, – писали они ему, – и преемства отцов, так и подражаешь их ревности о неповрежденности веры». Фактически это было признание высших прерогатив Константинополя. Правда, далее панегирик несколько уходит в сторону, и египетские отцы говорят о Константинопольском архиерее, как об одном из святейших архиепископов, занимающих равночестный престол[988]. Но все-таки это был большой прогресс по сравнению с дохалкидонскими временами. По существу, впервые Александрийская церковь обращалась к Константинопольскому патриарху с просьбой о защите Православия и принятии мер к самозванцам.

Встревоженный происшедшим, император направил письмо архиепископу Анатолию Константинопольскому, в котором поручал тому организовать очередной Вселенский Собор. На нем он предлагал официально реципировать Халкидонский орос и, кроме того, исследовать дело Тимофея Элура[989]. Правда, в качестве возможной альтернативы Собору царь решил письменно опросить архипастырей об их отношении к данным вопросам – замечательное свидетельство предусмотрительности и мудрости императора. Он справедливо рассудил, что если все выскажутся единообразно, надобность во Вселенском собрании отпадет. Послания св. Льва ушли почти ко всем митрополитам и епископам главных церковных округов Римской империи, включая папу св. Льва Великого.

Последний, разумеется, категорически выступил против нового Собора. Объективно он был совершенно прав. Достаточно вспомнить, с какой неохотой и опасениями епископы – участники IV Вселенского Собора признавали необходимость дать Церкви истинное исповедание веры, желая ограничиться анафематствованием Нестория и Евтихия и указать только то, как верить нельзя. Невозможно было также не заметить, что почти третья часть участников «благоразумно» уклонилась от подписания ороса, когда на Собор прибыл император св. Маркиан. И казалось совершенно невероятным, что в новых условиях, когда Халкидон вызвал столь широкие волнения, удастся обеспечить единомыслие. Впрочем, по мнению папы св. Льва Великого, как он изложил его в ответе царю, никаких проблемных догматических вопросов после Халкидона уже не оставалось. Кроме, конечно, 28‑го канона, которому апостолик уделил особое внимание.