Небо, мелькающее над головой, все еще было немного светлым, тогда как внутри лес уже густо затопили сумерки. Сарада прыгала по деревьям, стараясь перемещаться беззвучно, поэтому продвигаться вперед получалось не очень-то и быстро. Однако следовало быть крайне осторожной. Шисуи говорил о погоне. Наткнется на Корень — и все, конец.

В сумеречном лесу перед глазами вспыхивали видения. Навязчивые ощущения, которые никак не удавалось подавить, изгнать.

Она до мельчайших подробностей помнила момент кончины Шисуи. Как грудь его перестала вздыматься, крепкое тело стало вдруг непривычно тяжелым и навалилось на нее, а на теплой нежной шее, которую Сарада лихорадочно трогала дрожащими пальцами, перестал прощупываться пульс.

Шисуи заменил ей сразу обоих родителей. Стал для нее старшим братом, почти что отцом, которого ей так не хватало в прошлом, и в то же время в какой-то мере заменял маму. Пускай сейчас Сакура была жива, но она вела себя как дальняя знакомая, никак не мать.

Сараде было страшно больно, но в тот момент, когда Шисуи умер, боль исчезла. Когда перестало биться его сердце, леденящий ужас сковал все существо Сарады, а в следующий миг она почувствовала, что это безжизненное тело, которое когда-то было Шисуи, ничего для нее не значит. Она касалась пальцами его щек, испачканных липкой кровью, полуоткрытых бледных губ, гладила жесткие волосы. Слишком фамильярно, чтобы осмелиться на такое раньше, когда он еще был жив.

Она любила его смех, ухмылку, ехидный взгляд. Манеру разговора, уверенную пружинистую походку. Любила ту сущность, что наполняла это тело прежде. А сейчас… Совсем ничего не чувствовала.

Шисуи Телесного Мерцания больше не было. Осталась лишь оболочка.

Тянуть его к обрыву и сталкивать вниз было совсем не больно, просто тяжело физически. Когда труп неуклюже сорвался с края обрыва и упал в бурное течение реки, Сарада не почувствовала ничего кроме облегчения. Больше не нужно видеть это лицо с вырванными глазами, сидеть рядом с ним и морально готовить себя к тому, чтобы собраться с духом и таки дотащить его к краю.

Внутри будто сработали предохранители. Ту часть души, которая медленно умирала, разъедаемая болью утраты, просто отрезало. Так ящерица сбрасывает хвост, чтобы избавиться от погони. От души остался только кусочек, а мир уменьшился, опустел, казался враждебным, холодным и темным.

Последние слова Шисуи посеяли в сердце семена сомнений. Эти слова, если бы задуматься над ними, разобрать их до винтика и проследить замысловатую цепочку связей, могли перевернуть все ее представления о мире. Но Сарада не могла думать. Ее будто оглушили по голове чем-то тяжелым, и она все никак не могла прийти в себя и заставить свой мозг работать. Что бы ни значили эти слова, сейчас было не до них. Сейчас ей надо было выбраться из леса живой, отыскать отца и каким-то образом выжить в родной деревне, которая пыталась их уничтожить.

«Просто потому, что я Учиха», — шепнул голос Шисуи.

Чем дальше Сарада пробиралась по лесу, тем больше оживал ее мозг. Мысли приходили в движение, складывая из оборванных ужасов прошлого идеально четкую картинку. А на этой картинке сами собой появлялись ответы на вопросы, которые, как казалось раньше, не имели решения.

Корень… Данзо… Ее подозревали уже давно, с самого первого дня, когда она очутилась в Конохе прошлого. Еще с тех пор Корень Анбу точили на нее зуб. Они захватили ее и пытали в своих подземельях, хотели прикончить и в этом временном отрезке в доме покойных бабушки и дедушки. И именно с подачи Анбу она умерла во время трагедии Учиха. Не вернись она домой тогда — осталась бы в живых.

Я бы не возвратилась в квартал так рано, если бы не тот человек в маске обезьяны. Он словно гнал меня на убой. Надеялся, что я погибну от рук Итачи и проблема со «шпионкой» решится сама собой.

То, что от нее пытались избавиться, не удивляло Сараду.

Но…

Если так, то тот Анбу знал, что происходит в квартале Учиха. И одно дело я. А что другие? Если Анбу были в курсе, что Итачи сошел с ума, тогда почему не пришли никому на помощь, не подняли тревогу, а тратили драгоценное время на то, чтобы послать туда меня?

Все это не укладывалось в голове. Последние месяцы Сарада никак не могла решить парадокс обезьяньей маски:

«Если знал о резне, почему не пытался никого спасти?»

«Если не знал, то к чему было посылать меня в квартал?»

Предсмертные слова Шисуи стали тем самым недостающим элементом. Пазл сложился.

«Почему Анбу не помогли нашим?»

Ответ на этот вопрос был до жути банален и в то же время чудовищен:

«Потому что наши были Учиха. А Учиха — это приговор».

Сарада с ужасом понимала, что организация Данзо все это время не просто пыталась уничтожить ее. Дело было не просто в свихнувшемся Итачи, мысли о котором Сарада отложила на потом, чтобы не ворошить старую боль, но и в Корне Анбу. Деревня пыталась уничтожить Учиха, как организм раковую опухоль.

Сарада уже далеко не была уверена в том, что во всем виноват ее дядя. Пусть Корень и ничего не сделал с Учиха, но бездействие в таком случае было одинаково преступно. Знать и смотреть, как убивают женщин, подростков, маленьких детей… В воображении Сарады такая ситуация просто не была возможной. Она не могла поверить в то, что взрослые мужчины, охраняющие покой в деревне, зная, что за ужас происходит в квартале, не попытались остановить ее безумного дядю.

Это сбивало с толку последние месяцы, но смерть Шисуи пробила в сознании Сарады ход на новый уровень.

По щекам текли слезы. Светлые пятна неба над головой казались багровыми.

Снова шаринган. Сколько можно? Нельзя тратить чакру…

Но глаза ее не слушались. Все тренировки с Итачи, Шисуи и Рокудайме шли прахом. Когда в голове рождались страшные ответы на давние вопросы, додзюцу выходило из-под контроля так же своевольно, как тогда, когда погибла Сакура.

Догадка, что сама деревня угрожает жизни ее и отца просто потому, что они Учиха, потрясла Сараду сильнее, чем гибель Шисуи.

Та часть души, где раньше обитал Шисуи, была безжалостно отрезана от восприятия, и Сарада все еще до конца не осознавала, чей труп она недавно скинула с обрыва. Ей казалось, это был просто кусок плоти, вроде сброшенной змеиной шкуры, а дома ее будет ждать старый добрый Шисуи, замотавший глаза протектором с компрессом и шарящий руками в воздухе в надежде