Мозгом она понимала: не будет. Но сознание, воспаленное от боли и вконец утратившее всякую чувствительность, порождало идеи, граничившие с безумием.

Вдалеке среди деревьев мелькнул очаг чакры. Сарада остановилась, вжалась в ствол дерева и осмотрелась внимательнее. Еще один очаг. И еще. Они окружали ее со всех сторон, постепенно приближаясь.

Вот и все. Меня наверняка заметили. И что мне делать?

Она и с одним-то едва справилась, и то с Мангеке. А с тремя…

Нет, уже с четырьмя. И насекомые, черт. Главное не пропустить насекомых. Пятый очаг… Шестой…

«Если Итачи не вернется, вас убьют так же. Заберут глаза…»

Пустая глазница, слипшиеся от крови ресницы. Каково это, быть парализованным, не способным убежать или обороняться, когда чья-то рука заживо вырывает тебе глаза?

Сарада нервно сглотнула. У нее были все шансы ощутить это на себе. Дикий страх выпускал в кровь адреналин, подгонял сердце, и без того выпрыгивающее из груди. Сухость во рту и дрожь в руках. Эти ощущения становились слишком привычными.

Шисуи-сан.

Со всей ясностью Сарада осознала: никто не ждет ее дома. Тот веселый парень больше никогда не вернется. Его нет. Просто нет. И вполне вероятно, она скоро отправится вслед за ним, потому что одолеть пятерых членов Корня Анбу никак не сможет. И ладно она, быть может волна смилостивится и вновь вернет ее к жизни?

Но ведь после меня они убьют папу.

А если не станет Саске. Не станет и ее. Ведь так же?

Сараде представился растерянный перепуганный родитель, к которому в комнату вламываются члены Корня и так же заживо выдирают ему глаза. И ведь это она знает, Шисуи предупредил ее. А Саске не знает. Он живет с мыслью, что основная угроза его жизни и благополучию — это Итачи.

Так-то оно так, да это не все, папа. Но мне сказали не говорить…

«Итачи никогда не причинит вред Саске. Как бы это ни выглядело со стороны. Ни Саске, ни тебе», — не унимался слабый голос Шисуи.

У Сарады заболела голова. Эти слова не имели смысла. Да, ее убил не Итачи, но что, если он просто не успел? Человек в маске опередил его.

«Я не говорил, что он сошел с ума. Я сказал, что люди так считают…»

Итачи лишился рассудка. Это было ясно как белый день. Слова Шисуи ничего не прояснили для Сарады и не дали ей никакой лживой надежды. Вместо того чтобы подумать о том, что Итачи мог действовать в здравом уме, Сарада напротив усомнилась в адекватности Шисуи. Ему было больно и страшно. Он умирал, оставляя ее и Саске одних перед угрозой Корня. Мало ли, что ему виделось? Мало ли…

Мы остались одни, папа.

Очаги чакры подкрадывались все ближе, замыкая кольцо. Сарада все так же вжималась в ствол дерева, и биение собственного сердца казалось ей оглушительным, настолько громким, что могло даже выдать ее присутствие.

Что выдавать-то. Я наверняка уже в ловушке.

Сарада запрокинула голову. Красное небо наверху было уже темнее, чем раньше.

«Мечта клана… Сейчас, на краю смерти, мне кажется, что они были правы… Учиха…»

Собрания в подвале Храма Нака вдруг обрели глубочайший смысл. С позволения дедушки Сарада ходила на тайные встречи, но видела лишь споры Итачи с соклановцами и думала о том, что Учиха ошибаются и мятеж их погубит. Это потому, что она была в будущем и знала… Ей казалось, что она знала, тогда как остальные Учиха были глупыми и слепыми.

Сарада была в курсе почему они хотят совершить переворот. Ее угнетало то, что она слышала на собраниях, но дядя и Шисуи были уверены в своей правоте, и Сарада старалась не принимать близко к сердцу проблемы соклановцев. Ее-то они не касались. Она жила в мирной деревне, управляемой Нанадайме, в семье героев Четвертой Мировой Войны Шиноби. Сараду никогда не притесняли. Никто из ровесников или старшего поколения не испытывал к ней ненависти. Напротив, ее любили. Любили с самого детства.

Все то, что она слышала на собраниях, было каким-то далеким и нереальным, но смерть Шисуи добавила блеклым воспоминаниям четкости и веса.

Соклановцы раз за разом обсуждали одно и то же. Ни одного Учиха не было в деревенском Совете. У них отбирали земли, Военной Полиции урезали бюджет. Все больше серьезных дел отдавали в Анбу. В конце концов дедушку никто даже не подумал выдвинуть на пост Йондайме! Минато-сана, даже Орочимару, который теперь напал на деревню, выдвинули, но не дедушку!

А сейчас, когда наконец пост предложили Шисуи… Его просто убили. Своего соотечественника, человека, которому деревня решила довериться. Просто потому, что он Учиха.

Нас душили-душили. Пока не задушили. И теперь остались только мы с папой и мой сумасшедший дядя!

Быть Учиха — приговор. Почему приговор? За что их убивали? Из зависти? Из ненависти? У Данзо какие-то личные счеты? Только у Данзо или у всей деревни?

Я не понимаю этого. Не понимаю!

Сарада заметила летящие в нее кунаи и подпрыгнула. Оружие с глухим стуком вонзилось в кору дерева. Шаринган заметил, как от кунаев протянулись тонкие нити лески. Члены Корня, будто пауки, плели для нее сети…

Не сумею вычислить их всех.

Сарада спрыгнула на землю и вдруг почувствовала, что страха в груди больше не осталось. Только ярость. Ненависть и обида за то, что у нее одного за другим отбирали близких, по каким-то неведомым причинам. А даже если и известным, никакие причины не стоили жизней ее родных: дедушки, бабушки, папы, Шисуи и ее собственной жизни. Никакие!

Глаза обожгло болью. Мрачный сумрачный лес стал более четким, по щекам потекла теплая кровь. Шисуи всегда запрещал ей, но…

Больше некому запрещать.

Сарада стиснула зубы от злости. В ней вовсю бушевала кровь ее предков. Если прежде боль от Мангеке пугала, то сейчас она находила в ней какое-то болезненное удовольствие. И заглянув глубже в себя, она вдруг почувствовала силу, которой раньше не было. А может была, просто скрывалась где-то очень глубоко? Как бы там ни было, до этого самого момента Сарада не подозревала о ней и не сумела бы отыскать к ней дорогу самостоятельно. Нужен был толчок.

Мир исказился от прозрачного красного пламени, и Сарада не сразу поняла, что это не пламя, а ее чакра. Кунаи со взрыв-печатями, запущенные далекими очагами, проникли в верхние слои красной чакры, и их силой вышвырнуло наружу. Ярлыки печатей взорвались. Послышался страшный грохот, совсем рядом, но взрывы