Однако степень нашей радости еще более возросла, когда командующий офицер, который остановился на рыночной площади, возвестил нам, что король у наших ворот, следует звонить в городской колокол! Едва мы успели это сделать, как появился адъютант короля с приказом: горожанам с лопатами штыковыми и совковыми, с топорами, собраться на мельнице, король даст им работу. Все тут же отправились. Не прошло и нескольких часов, как рядом с нашим мостом через Митцель встал еще один, совершенно готовый. Этот был перекинут у мельницы, где король остановился и соблаговолил ночевать.

Движение по двум мостам пошло теперь быстрее. Около 7 часов я впервые снова вышел за городские ворота; в это время прямо передо мной раздался пушечный выстрел, в тот же момент во всем лагере стали бить вечернюю зорю. Я радовался тому, что снова мог слышать прусские барабаны — однако я ошибался, это было в русском лагере. Ибо прусское правое крыло стояло между ним и городом, доходя до деревни Дермитцель и амта Квартшен. У нас в нашем лагере было совсем тихо, ничего не играло.

В 8 часов вечера из Зольдина прибыл русский офицер с нашими почтовыми лошадьми — курьер к генералу Фермору. Он ничего не знал о том, что здесь пруссаки, и ужасно испугался, когда ему сказали о присутствии короля. Письма у него отобрали, а его самого связанным привели к королю на мельницу, которого такой вид [русского офицера] привел в хорошее расположение духа. У этого офицера среди прочего было зашифрованное цифирью письмо генерала Дауна генералу Фермору, которое король не только расшифровал, но и в таком же тайном виде кратко и выразительно ответил австрийскому фельдмаршалу[1748].

В 10 часов к нашим Королевским воротам подошел [прусский] корпус, который должен был составить левое крыло. Корпус проследовал прямо через город — по большей части кавалерия — марш длился до 3 часов. Непосредственно за ним последовал армейский обоз под прикрытием гренадеров и гусаров[1749]. Вьючные лошади запрудили все улицы, а 20 королевских ухоженных мулов вместе с 200 патронными ящиками разместились на рыночной площади.

Вокруг Дамма был разбит вагенбург из обозных телег; лошади же развьючены, — все, кроме королевских мулов. Когда монарх пребывал на нашей мельнице, ему принесли специальную карту нашей Нойдаммской местности и лесов округи. Пока король светил, наш лесник, который хорошо в этом разбирался, должен был показывать Его величеству каждую дорогу, тропу, низменности и возвышенности, деревни, рощи и болота. Тот же лесник должен был поехать вместе с королем и на следующий день с наступления утра до 9 часов, когда началась канонада, и на обратном пути домой он едва спасся. Кто знает эту местность, не может не удивляться, какими обходными путями и с каким хладнокровным расчетом король обошел и рекогносцировал русскую армию, чтобы с самого начала ввести неприятеля в заблуждение. Засим последовала

III. Кровавая и победоносная баталия при Цорндорфе

25 [августа] До 9 часов в этот знаменательный день все было тихо, я между тем принимал визиты своих знакомых, а также полкового священника, которые были при обозе. Все, и они в том числе, говорили только об одном — о великом дне, который нам предстоит сегодня пережить, и о важных делах, которые выпадут сегодня на долю бесстрашному королю. Ибо от этого дня зависела судьба всей нашей земли. Все эти беседы сопровождались воздеванием рук и воздыханиями к Богу и Господу Небесных сил.

Итак в 9 часов началась баталия, и до 11 часов были задействованы только пушки. Мы стали возносить наши молитвы к Богу. Поскольку эта канонада развернулась прямо перед нашим городом, и потому что было так много тяжелых орудий, ты можешь судить, брат мой, что за треск и грохот сотрясал наши дома, и в особенности наши окна, которые были постоянно раскрыты, и оглушал нас. В течение четверти часа, как заметил один офицер, раздалось до 360 пушечных залпов. Ибо одновременно стреляли по 5, 7, 10 и более орудий, и в эти два часа не было ни одного момента, когда бы не была слышна канонада. Здесь следует заметить, что поскольку русские имели при себе особо тяжелые орудия, король взял на баталию такие же из Кюстрина.

Около 11 часов [к канонаде] стала присоединяться ружейная стрельба. Теперь поднялся такой грохот, как будто рушились небеса и земля, и наступил последний день этого мира. Канонада и огонь из мушкетов теперь соперничали друг с другом. Наши жители пели по домам покаянные песнопения, на улицах люди опускались на колени — а я со своими домашними в комнате — призывая Господа даровать победу и спасение. Иными словами, весь народ вопиял к Богу: да смилуется сегодня Господь ради Христа и да не покарает нас по грехам нашим. К этому нас подвигала близость опасности — ибо поле баталии находилось от нас не далее, чем Байдерзее от Зильбица[1750].

Но около половины двенадцатого нас охватил неописуемый ужас. Я стал замечать, что и тяжелая канонада, и ружейный огонь с его треском, который постоянно напоминал дробь множества барабанов, постепенно приближался к нашему городу, и казалось, что по городу станут лететь пули. Я уже поделился этим со своими домашними. Но страх еще более увеличился оттого, что в это время по улицам стали бегать туда-сюда офицеры из прикрытия и кричать: собирайтесь! собирайтесь! И действительно, вьючные лошади уже вышли за город к Королевским воротам. Бог мой! какой нам тогда овладел ужас! Наше левое крыло, [состоявшее] из полков пруссаков, которые ныне являются российскими подданными[1751], отступило и не желало сражаться. Итак, русские их действительно погнали назад. Однако поскольку король, командовавший правым крылом, немедленно отправился на это левое крыло, которым командовал граф фон Дона, и принял жесткие меры, прусской кавалерии удалось наконец-то прорваться через неприятельскую пехоту, и около 12 часов я ясно различил, что стрельба стала несколько удаляться. Оставшийся обоз также остановился, а вышедший в поле снова вернулся в город.