– Оставайся с кораблями, – прошипела Нари. – Она не станет рисковать тобой.

Его глаза полезли на лоб:

– Подожди, что…

– Из нас двоих ты лучший наездник.

Нари столкнула его от стены.

Манижа вскрикнула и потянулась к сыну, но Джамшид уже приземлился на спину Мишмиша. Он выругался, припечатав Нари взглядом, грозящим самым страшным братским возмездием, но затем перекатился, вцепился в гриву Мишмиша и направился к озеру.

Манижа не теряла времени даром.

–  Верни его, Дара. Сейчас же!

Уже в следующее мгновение Афшин умчал на зачарованном крылатом коне из дыма.

Когда Манижа повернулась к дочери, ее глаза метали молнии. Да, так это и ощущается, когда кто-то играет на твоих слабостях. С того самого момента, как Джамшид приземлился в саду, стало ясно, что он занимает в сердце их матери гораздо более важное место, чем Нари. Ее первенец, ее сын. Ребенок, зачатый от мужчины, которого любила и потеряла.

Нет, пока Джамшид находится среди них, она не отдаст приказ уничтожить армию Али.

Нари снова потянула за эту ниточку:

– Ты в меньшинстве, Манижа. Не вынуждай Джамшида смотреть на твою гибель. Он уже достаточно настрадался. Сдайся. Освободи Дару.

– Я не боюсь, что он увидит мою гибель. – Манижа бросила еще один взгляд в туман, словно надеясь увидеть там своего сына, а затем поманила к себе разведчика Дэва, которому не повезло взлететь вместе с ними на крышу дворца и который все это время так и дрожал там от страха. – Эй, ты… или сюда и дай мне свой нож.

Разведчика по-прежнему трясло, но он подчинился, подойдя ближе и протягивая Маниже свое оружие.

– Слушаюсь, госпожа.

– Как твое имя?

– Йекси.

– Йекси, – ее мать улыбнулась. – Благодарю.

Она перерезала ему горло.

Нари вскрикнула, бросаясь вперед, но Манижа вонзила клинок глубоко, и разведчик был мертв прежде, чем Нари успела до него дотянуться. Она схватила мать за плечо…

Манижа развернулась и полоснула Нари по щеке.

Рана была не смертельной. Не успела Нари отпрянуть в потрясении, как рана начала заживать, и боль исчезла, стоило магии Нахид разлиться по ее телу. И хотя они давно стали врагами и постоянно угрожали друг другу… было что-то особенное в том, что ее порезала – намеренно ранила – собственная мать, и у Нари голова пошла кругом. Она коснулась щеки – на пальцах осталась кровь.

В глазах Манижи сквозило сожаление.

– Я ведь хотела, чтобы между нами все было иначе. – Она продолжала держать нож, влажный от крови Нари. Кровь продолжала литься и из убитого разведчика, дымясь и закипая, когда столб тошнотворного пара вырвался из его тела, подобно пламени.

В ответ с неба дважды пророкотал гром.

Нари стала пятиться назад еще до того, как сверкнула молния, оставив после себя две фигуры на фоне яркого взрыва.

На этот раз это были ифриты.

Аэшма ухмыльнулся, облизывая клыки, и подошел ближе. Предводитель ифритов был облачен по-боевому, в помятый бронзовый нагрудник, на одном плече покоилась массивная, окровавленная булава, а вокруг другого обвивалась цепь. Визареш, стоявший за его спиной, выглядел не менее грозно, вертя в руках топор.

– Я все гадал, когда же ты позовешь нас, – сказал вместо приветствия Аэшма. – Там разворачиваются такие волнующие события. Знаешь… могу ошибаться, но кажется, мариды вернулись, чтобы отомстить тебе.

– Эти корабли станут могилой для тех, кто на них явился. – Манижа повернулась к Визарешу: – Ты говорил мне, что можешь поднять всех, убитых на этом озере, верно?

– За определенную цену.

– Твоя плата ждет тебя в Великом храме. На третьем этаже найдешь небольшой павильон, выходящий на юг. За ним находится нужная тебе комната.

– А моя цена? – встрял Аэшма.

Манижа протянула ему нож, еще влажный от крови Нари.

– Считай, что наш договор выполнен. Я хочу, чтобы мои враги были уничтожены. Те, что на озере. Те, что в городе. Те, что во дворце. Пусть это коснется любого, кто посмеет восстать против меня.

Нари двинулась вперед прежде, чем ее мать закончила выдвигать свои кровопролитные требования. Комната в Великом храме… она знала эту комнату и знала, что в ней хранится. Нари костьми ляжет, но не позволит ифриту проникнуть туда…

Аэшма ударил окровавленным ножом по цепям, которые держал, а затем повернулся к ней со злобной ухмылкой:

– Бану Гюльбахар э-Нахид… может, остановишься?

Связь Нари с магией дворца порвалась.

Нари почувствовала себя странно дезориентированной, словно она выпила целый графин вина, ее разум затуманился, а тело отяжелело. Она зашаталась на ногах и протянула руку, опираясь на парапет.

– Что… – Язык ее не слушался. – Что ты сейчас сказал?

Аэшма колотил ножом по цепям, как кузнечным молотом, и искры летели во все стороны.

– Твое настоящее имя, – ответил он. Кровь стекала из ножа, заливая звенья цепи, – крови было гораздо больше, чем могло натечь из одной царапины. С каждой брызнувшей каплей Нари чувствовала, как слабеет, будто кровь выкачивали у нее прямо из вен. – Бедная девочка. Чем меньше народу знают твое истинное имя, тем больше в нем силы. Имя, которое знает только одна живая душа и даже не его хозяйка? О, сколько в нем магии…

Он натянул цепи.

– Я ковал их неделями, повторяя твое имя: «Гюльбахар! Гюльбахар!» Добавляя все то, что вы, дэвабадцы, так зацикленные на своем городе, не умеете прятать. Щетка с волоском… отрез шелка с простыней твоего брачного ложа… благовония, к которым ты прикасалась в молитве… мне лишь нужна была последняя пряность, – добавил он, усмехнувшись, и отбросил окровавленный нож.

Гюльбахар. Гюльбахар. Нари казалось, словно ее окунули в царство грез, где со всех сторон ей шептали это имя на все голоса.

Гюльбахар, дописывай прописи!

Гюльбахар, какое странное, чужеземное имя. Что за мать назовет так…

Гюль, родная… иди прямо вперед. Видишь, где Нил?

Она смутно отдавала себе отчет в том, что на нее движется ифрит. Нари попыталась сопротивляться, но движения давались ей с трудом, а потом вокруг обвились цепи, лишив и всех остальных чувств.

У Нари подкосились ноги, и она тяжело упала на холодный камень. Туман в ее голове клонил ее в сон, и полуприкрытые веки затрепетали.

Вдруг рядом оказалась Манижа, но она расплывалась перед глазами.

– Кольцо с печатью – мое. – Она схватила Нари за руку, но только зашипела от боли.

Голос Аэшмы мгновенно стал серьезным: