— Как?

— Может, дамочка нам их подгонит.

— Какая дамочка? У которой все — отрава?

— Да та, что снабжала Лопеса!

— А зачем ей нам помогать?

— А почему нет? Ей же нужна цепь поставок, братан. Дилеру унций нужен дилер граммов. Дамочка дает нам покупателей, мы берем у нее товар, и все счастливы.

— По-моему, ты замечталась, — сказал Брат Антоний.

— Но не повредит же, если спросим?

— Она пошлет нас куда подальше.

— Почем знать? В любом случае сначала — главное. Сначала надо ее известить, что мы взяли дело Лопеса в свои руки и хотим продолжать работать. Это первое, что нужно сделать.

— Да, конечно, первое.

— И вот что, по-моему, ты должен сделать сейчас, — сказала Эмма. — Одеться и нанести визит этой Салли Андерсон.

— Попозже, — сказал Брат Антоний и обнял ее.

— М-м-м, — прижимаясь к нему, промычала Эмма и облизнула губы.

Когда Эйлин Берк позвонила в восемьдесят седьмой, Клинг разговаривал по телефону с отделом связи. Браун попросил ее подождать и положил на стол Клинга записку, в которой сообщал, что на шестой линии его ждет детектив Берк. Клинг кивнул. Он не сразу сообразил, кто такой детектив Берк.

— Вот, держу в руках распечатку, — говорил начальник диспетчерской. — Это случилось в прошлом июле, двадцать восьмого числа, в двадцать часов ноль две минуты, улица Норт-Гринфилд, 621, комната двести семь. Вызов принял Адам Кар в двадцать часов двенадцать минут.

— Что они нашли?

— Передали сигнал «10–20», «произошло ограбление».

Клинг и без него знал, что такое «10–20».

— В каком участке это было?

— Мидтаун-Ист, — ответил старший диспетчер.

— Знаете, кто передал туда дело?

— Нет, в распечатке не указано.

— Ладно, спасибо, — сказал Клинг и нажал на телефоне горящую кнопку «6». — Клинг слушает.

— Берт, это Эйлин.

— У меня еще не было возможности поискать сережку, — сказал он.

— В отделе не нашлась?

— Ну, у нас есть коробка найденных вещей, но там ничего нет.

— А в машине?

— Машину я пока не проверял. Я не пользовался той машиной с субботней ночи.

— Ну, если будет возможность…

— Конечно, — сказал он.

— Просто… они вроде как мои талисманы.

Клинг молчал.

— Я без них как голая, — сказала она.

Он все молчал.

— Не могу же я ходить в одной сережке, да? — сказала она.

— Наверное, — сказал он.

— Это как половинка талисмана, — сказала она.

— Ага, — сказал он.

— Как там погода? — спросила она.

— Холодно.

— Здесь тоже. Ну, позвони, если найдешь, ладно?

— Позвоню.

— Спасибо, — сказала она и повесила трубку.

На том же листке бумаги, который Браун положил ему на стол, Клинг нацарапал: «Сережка Э.» и положил бумажку в карман пиджака. Он пролистал телефонную книгу участка, отыскал номер Мидтаун-Ист, набрал его, объяснил дежурному сержанту, что ищет, и его соединили с детективом по фамилии Гарридо, который говорил с испанским акцентом и который сразу же вспомнил то ограбление, потому что самолично сидел в засаде в задней комнате ломбарда на Гринфилд-стрит, когда вооруженный грабитель пришел и попытался заложить все, что взял у Эдельмана двумя днями раньше и тремя дверями южнее.

— Принес с собой все, что тогда украл, — сказал Гарридо, — взяли с поличным.

— И что с ним случилось? — спросил Клинг.

— Угадай, кто был судьей? — спросил Гарридо.

— Кто? — спросил Клинг.

— Харрис.

Клинг знал достопочтенного Уилбура Харриса. Достопочтенного Уилбура Харриса прозвали «Добряк Харрис» за то, что он любил освобождать преступников в зале суда.

— Что произошло? — спросил Клинг.

— Парень был наркошей, впервые совершил преступление. Он чуть не плакал в зале суда. И Харрис выпустил его с условным сроком.

— Несмотря на то что вы поймали его с награбленным в руках?

— Да! Все, что было в списке! — воскликнул Гарридо. — А, чего говорить…

— Как звали парнишку?

— Эндрю что-то там. Хочешь, подниму дело?

— Если не сложно.

— Конечно, — сказал Гарридо. — Секундочку подожди.

Он вернулся через пять минут и назвал Клингу имя и последний известный адрес семнадцатилетнего парня, который прошлым летом ограбил магазин Марвина Эдельмана.

Квартира, которую Алан Картер описал как «огромная квартира в старом доме возле парка», была и в самом деле возле парка и, несомненно, в старом доме, но огромной она могла показаться лишь гному. Лонни Купер, одна из двух чернокожих танцовщиц «Шпика», была почти такая же высокая, как два детектива, которых она впустила в свой дом в то позднее утро вторника; когда вошли все трое, квартира стала напоминать платяной шкаф.

В довершение бед тесные комнатки мисс Купер набила до отказа мебелью, безделушками, картинами и скульптурами, так что не осталось ни кусочка свободного пространства; и Мейеру, и Карелле почудилось, что они вошли в притон скупщика краденого.

— Люблю, когда вокруг много всяких предметов, — пояснила танцовщица. — Большинство танцовщиц не любят, а я люблю. На сцене я могу летать. Когда прихожу домой, люблю сложить крылышки.

Она была даже красивее, чем запомнил ее Карелла на сцене: изящная женщина с кожей цвета пробки, высокими скулами, носом как у Нефертити, большим ртом и ослепительной улыбкой. На ней был красный шерстяной свитер с большим воротом, черные трико и черные колготки. Мисс Купер спросила детективов, не хотят ли они кофе или чего-нибудь еще, и, когда они отказались, предложила устраиваться поудобнее. Карелла и Мейер устроились на диване среди сотни подушечек. Лонни Купер села напротив, в мягкое кресло с плетеными салфеточками на спинке и подлокотниках. Кофейный столик между ними был заставлен стеклянными фигурками, миниатюрными куколками, завален канцелярскими ножичками, значками с эмблемами политических партий. Посреди этого великолепия красовалась сувенирная пепельница с Всемирной выставки в Нью-Йорке в 1939 году. Поймав взгляд Кареллы, Лонни пояснила:

— Я коллекционирую всякие такие вещицы.

— Мисс Купер, — начал он, — я хотел бы…

— Лонни, — сказала она.

— Хорошо, — сказал он. — Лонни, я…

— А ваши имена? — спросила она.