с османским флотом, насчитывавшим около шестидесяти судов из Турции, Египта и Туниса, включая три больших линкора (у их противников было десять). Несмотря на перемирие, турки отказали союзному флоту во входе в бухту Наварино. Союзники решили, что необходимо продемонстрировать силу, и это вылилось в полномасштабное сражение в бухте, в котором турецкий флот был разбит наголову. Некоторые турецкие суда ушли в сторону Александрии, другие были уничтожены. Флот союзников, особенно британские, русские и французские флагманы, тоже пострадал, и 182 человека погибли. Союзники не знали, что делать со своей победой - османский султан в ответ объявил священную войну неверующим, а англичане и французы, зная о беспорядочных междоусобицах среди греков, направили свои корабли против независимо настроенных греческих капитанов, которые продолжали досаждать им.44 Но битва при Наварино стала важным шагом на пути к заключению договора, по которому в 1828 году была признана независимость южной Греции, находящейся под слабым османским сюзеренитетом. Теперь Мухаммед Али понимал, что лучшая надежда на будущее заключается в оживлении торговли с Англией и Францией через Александрию, поэтому в течение следующих нескольких лет он улучшил верфи и использовал возможности канала Махмудия, соединившего Александрию с дельтой Нила. Он был построен десятью годами ранее.45 Теперь настало время воспользоваться его преимуществами.

 

VI

 

Французское вторжение в Алжир также стало результатом непредсказуемых событий, в основе которых лежала не деятельность барбарийских корсаров, как можно было бы предположить, а финансовый дом Бакри. Французы никогда не проявляли особого интереса к накопившимся задолженностям по оплате алжирского зерна, которое кормило французскую армию с начала Революционной войны. К 1827 году Бакри испытывали нехватку денег и настаивали на том, чтобы алжирское правительство покрывало их долги до тех пор, пока французы не выплатят причитающееся. Дей был убежден, что Бакри и французы вступили в сговор, пытаясь выжать из него деньги.46 Недавняя история, конечно, показала, что деи с гораздо большим энтузиазмом выжимали деньги из других людей. Кроме того, деи с подозрением относились к французам, поскольку те начали укреплять две их торговые станции в Алжире. Поэтому 29 апреля 1827 года между деем и консулом разгорелся спор, в ходе которого дей был настолько раздражен, что ударил французского консула по лицу мухобойкой. Французы потребовали салюта в честь французского флага, но деи не захотели даже думать об этом символическом акте и пустили свои каперы против французского флота. К лету 1829 года французы блокировали порт Алжира. Тем не менее, они не считали завоевание Алжира очевидным решением своих проблем и сначала думали, что, возможно, лучше позволить Мухаммеду Али возглавить страну, учитывая его профранцузские взгляды.

Марсельские купцы приводили несколько коммерческих аргументов в пользу завоевания Алжира: во время блокады торговля с Алжиром страдала, а греческое восстание против турок мешало французскому бизнесу в Леванте. Марсельские бизнесмены хотели иметь надежного и безопасного торгового партнера, находящегося под французским контролем. Было очевидно, что целью должен стать Алжир, расположенный к югу от Марселя. И это оказалось очень легким завоеванием. В июле 1830 года деи отправился в изгнание в Неаполь, хотя ему пришлось оставить большую часть своих денег. Младшие города алжирского регентства, Оран и Константина, были переданы дружественным тунисским принцам - после почти 300 лет оккупации испанцы решили, что удерживать Оран слишком дорого, и продали его мусульманам в 1792 году.47 Тем не менее, у французов далеко не все было ясно с тем, что они хотят делать с Алжиром. Они атаковали западный и восточный Алжир: у правителя, установленного в Константине, были свои представления о том, как его город может развиваться в качестве центра торговли с европейцами, а в Аннабе, к востоку от Алжира, были проблемы. В 1830-х годах они оказались втянуты в Алжир глубже, чем предполагали. Оттоманы не желали утешать правителей Северной Африки, которые обращались к ним за поддержкой, отчасти из-за нехватки ресурсов и силы воли. И все же, несмотря на эндемический конфликт в нескольких провинциях, Алжир привлекал колонизаторов из Франции и Испании: в 1847 году здесь насчитывалось около 110 000 поселенцев, и они не просто прятались в городах, поскольку многие надеялись приобрести поместья, вырезанные из государственных земель старого режима48.48 В последующие десятилетия в городах велось масштабное строительство, и Алжир превратился в новый Марсель с широкими улицами и солидными, величественными зданиями. Завоевание Алжира стало первым этапом в серии колониальных захватов, которые разделили многие ключевые стратегические позиции в Средиземноморье между Францией, Великобританией, Испанией и (хотя в 1830 году она еще не родилась) Италией.

История Четвертого Средиземноморья началась в эпоху, когда венецианские, генуэзские и каталонские галеры прокладывали себе путь через море, чтобы достичь города Александра. Она закончилась, когда Египет стал воротами на Восток, о которых прошлые правители могли только мечтать. К тому времени, когда последние землечерпательные машины завершили свою работу и Суэцкий канал был открыт не только для парусных, но и для паровых судов, в истории Средиземноморья наступила новая эра: появилось Пятое Средиземноморье.

 

ЧАСТЬ 5.

Пятое Средиземноморье, 1830-2010 гг.

 

Когда бы ни встретились близнецы, 1830-1900 гг.

 

I

 

Английский поэт империи Редьярд Киплинг написал многократно цитируемые строки: "Восток есть Восток, а Запад есть Запад, и никогда не встретятся близнецы". Даже если к началу XX века европейские наблюдатели были подавлены тем, что они считали фундаментальными различиями между отношениями и стилями жизни на Востоке и Западе, это не относилось к XIX веку. Тогда идеалом стало соединение Востока и Запада: не только физическое, через Суэцкий канал, но и культурное, поскольку западноевропейцы наслаждались культурой Ближнего Востока, а правители ближневосточных земель - османские султаны и их высокоавтономные наместники в Египте - смотрели на Францию и Великобританию в поисках моделей, которым они могли бы следовать в возрождении чахнущей экономики своих владений. Таким образом, это были взаимные отношения: несмотря на утверждения тех, кто рассматривает "ориентализм" как культурное выражение западного империализма, хозяева восточного Средиземноморья активно искали культурных контактов с Западом и видели себя членами сообщества монархов, охватывающего Европу и Средиземноморье.1 Исмаил-паша, вице-король Египта с 1863 по 1879 год, всегда одевался по-европейски, хотя иногда поверх рясы и эполет надевал феску; он говорил по-турецки, а не по-арабски. Османские султаны, а особенно их придворные (например, Исмаил, часто албанец), также часто одевались в западную одежду. Разумеется, они избирательно относились к западным идеям. Египетские наместники с удовольствием отправляли умных подданных учиться в Политехническую школу в Париже, наполеоновский фонд; в то же время они препятствовали чрезмерному смешению во французских салонах: они хотели импортировать радикальные