винтовку, наш командир приказал отвести его в находящийся в квартале от нас штаб батальона для выяснения личности, а мне со связным от заставы быстро пройти к мосту.

Когда мы прибыли туда, там было очень неспокойно: суетились солдаты, встревоженные выстрелами и отсутствием начальника заставы… Но вот появился и он и сразу успокоил всех. Была ложная тревога, и никакой опасности нет.

На другой день узнали, что задержанный нами паникер оказался большевистским агентом. Создать панику среди наших частей ему не удалось, так как не поддержали его сотоварищи. В самом поселке была раскрыта подпольная организация красных, центр которой находился при паровозном депо.

Первая ночь на «завоеванной территории» прошла тревожно. Коротали время у маленького костра, разведенного во дворе будки. Было не до сна: уж больно много впечатлений оставил нам такой долгий и богатый переживаниями день. И при всем этом чувствовалась какая-то удовлетворенность, как и у всех участников выполнения задания по овладению станицей Невинномысской. Хотелось верить, что не за горами благоприятный для нас конец Гражданской войны, когда, наконец, все успокоится и станет на свое место.

А. Чуйков

ОБ ОДНОЙ НЕТОЧНОСТИ[332]

В своей статье о бое в станице Темнолесской[333] В. Гетц пишет: «…Орудийная прислуга вся погибла на штыках, но этого было мало для зверей, они, по правилам убийц и растлителей, изуродовали их, отрезали носы, уши и даже головы, а в каждом трупе оказалось по двадцать штыковых уколов. Оправились наши, опытные начальники собрали своих, других и соединились с ударниками. Теперь началось наше противодействие, недолго сопротивлялись нападавшие, по обыкновению, они были смяты и с большими потерями выброшены из станицы. Мое орудие оказалось благополучным, а Карл Иванович нашел только одинокую пушку, вокруг которой лежали боевые друзья, принявшие мученическую смерть…»

Выходит по Гетцу, что не менее половины корниловцев, якобы захваченных врасплох спящими, должны были бы или погибнуть, как прислуга второго орудия, или «ускользнуть», как это сделала прислуга его орудия: ведь корниловцы (пехота) были размещены по всей станице, а церковная площадь в каждой станице находится в центре ее. Потом, почему из орудийного состава (около двадцати пяти человек) никто больше не пострадал, а ведь он всегда размещался вместе.

Поясняю: второе орудие в станице Темнолесской не стояло на церковной площади, а находилось на одной из улиц, против дома, в котором помещался орудийный расчет, а по соседству – ездовые и другие лица, чтобы все было «под рукой». Если убитые и лежали на церковной площади, то это вполне понятно: их туда свезли с места боя для совершения обряда погребения, и там же, для почести, поставлено было осиротелое орудие.

Корниловцы не были захвачены врасплох: охранение было, как и всегда в боевой обстановке, на своем месте, на что указывает хотя бы то обстоятельство, что, когда мы выехали за станицу, наши цепи были впереди, не менее чем в одной версте.

Когда я явился после излечения ранения в батарею, меня спрашивали не как погибли четверо, а почему они не отступили с нашими цепями. Я объяснял так, как сказано в моем очерке. Ездовые, участвовавшие в перевозке трупов, передавали, что троих они нашли около орудия, а четвертого – на полпути между орудием и станицей. Головы у трупов не были отрезаны, но сами трупы изуродованы.

Кроме того, был же приказ по батарее, в котором описывалось все так, как передаю я, как командир батареи я тоже был свидетелем боя и посетил на месте орудие.

Правда, сам В.И. Гетц в начале своих воспоминаний упоминает, что он не ручается за точность изложения из-за давности происшествия, а я добавлю, что они легче забываются теми, кто о них только слышал, чем теми, кто их пережил. Да и сейчас найдутся корниловцы, участники боя под станицей Темнолесской 27 сентября 1918 года, которые смогли бы подтвердить мою правоту.

Невольно хочется указать и на не совсем верное изложение другого события (в той же статье), опять-таки связанного с именем капитана Мутсо. Делаю это не для того, чтобы изобличить Гетца в искажении факта, а просто с целью уточнить характерный боевой эпизод скромного маленького подразделения в бурный 1918 год, тем более что он упомянут Гетцом и в книге «Корниловцы».

Гетц пишет, что при наступлении наших частей на город Армавир на станции Отрада-Кубанская второе орудие первой Корниловской батареи, выдержав бой с бронепоездом красных, не понесло потерь в людях («отделалось царапинами среди прислуги», а само орудие получило «пробоины в щите и колесах»).

В действительности дело обстояло так: корниловцы не наступали, а отступали из Армавира и расположились на хуторе барона Штейнгеля и в версте от него, на станции Кубанская, а не Отрада-Кубанская, в пакгаузах и маленьком поселке при станции. Погода все время была дождливая.

Числа 17 июля 1918 года (старого стиля) со стороны Армавира подошел бронепоезд красных и начал обстреливать станцию. Был послан взвод корниловцев отогнать его, а нашему второму орудию дано задание поддержать взвод в выполнении им его задачи.

Капитан Мутсо поставил орудие на открытой позиции в поле у переезда. Бронепоезд был хорошо виден. Он был верстах в четырех от нас и медленно двигался хвостом вперед к станции Кубанская.

Из-за шедших дождей земля была рыхлая и вязкая, и вести интенсивную стрельбу было крайне тяжело: хобот орудия после каждого выстрела зарывался в грунт, а колеса вязли. Тогда капитан Мутсо решил переставить орудие прямо на переезд. Оттуда был хорошо виден только хвост бронепоезда.

После первых двух наших выстрелов с бронепоезда, видимо, нас обнаружили, и так как им было легко точно определить дистанцию (расстояние между будками – верста, а если они находились между будками, по пикетам или по телеграфным столбам), то первая же их шрапнель разорвалась у нас над головами при небольшом перелете. Слышно было, как позади нас захрустела от попадания шрапнелек черепица на крыше железнодорожной будки. Конечно, мы учли возможность более или менее точного обстрела нас красными и потому после каждой замечаемой вспышки от орудийного выстрела на бронепоезде приготавливались спрятаться под защиту орудийного щита, насколько это возможно было сделать семи человекам. Особенно опасны для нас были шрапнельные разрывы спереди сбоку, так как в этих случаях пули могли хорошо раздеть наш «хвост» и наше прятание уподобилось бы страусу, при опасности прячущему голову в песок.

Что же касается капитана Мутсо, то надо отдать ему справедливость: он во все время «дуэли» стоял слева от орудия, у колеса и спокойно следил за стрельбой.

Мы стреляли