Они пали смертью храбрых, ведя бой до последней возможности!

Склоним же головы перед их подвигом.

Их было четверо: два штабс-капитана, поручик и прапорщик.

Фамилия поручика – Бакунин. Фамилий остальных не помню.

А. Чуйков

НА НЕВИННОМЫССКУЮ[331]

Обладание станицей Невинномысской и железнодорожной станцией при ней, отстоящих на 78 верст от города Армавира в сторону Баку, в период времени август—сентябрь 1918 года, для Белой армии имело большое стратегическое значение, именно: оно разъединяло группы красных, действующих в районах – одна в Армавирском, другая в Минералводском, и в то же время «связывало» свою группу, оперирующую в Ставропольском районе, с районом Баталпашинского и части Лабинского отделов Кубанской области.

Важно было и то обстоятельство, что на станции Невинномысская имелось основное паровозное депо с крупными мастерскими, где была возможность ремонтировать и даже оборудовать вновь бронепоезда, а это для красных, в руках которых находилась железнодорожная линия от ст. Кавказская и до Баку, была бы чувствительная потеря.

Участие в боях по обладанию станицы Невинномысской, точнее станцией, и поселка при ней принимал и Корниловский полк в составе дивизии генерала Боровского. Брали станицу и станцию два раза:

первый раз 2 сентября и второй 8-го, причем в первый раз пробыли там только два дня, после чего были переброшены в станицу Темнолесскую. Станица Невинномысская Добровольческой армией была оставлена.

Захват станицы в первый раз был сопряжен с большими потерями для участвовавшего в этой операции Ставропольского офицерского полка. Когда мы прибыли в Темнолесскую из Невинномысской, туда неожиданно прилетел Командующий армией генерал Деникин и приказал собрать всех офицеров на окраину станицы.

Я явился туда с опозданием. Там уже было много выстроившихся офицеров и сам генерал Деникин, чем-то сильно возбужденный. Он уже в течение нескольких минут держал гневную речь, и я разобрал только отрывистые фразы, вроде: «…среди вас еще имеются малодушные и трусы… выбросьте вы таких из своей среды… помните о своем призвании офицера…» и т. п.

Когда мы стали расходиться, я спросил знакомого офицера, в чем дело, за что генерал нас так ругал. Тот пробурчал что-то насчет поведения Ставропольского офицерского полка в боях под Невинномысской, когда его бойцы, отрезанные бронепоездом красных от других наших частей, так растерялись и впали в такую панику, что кончали жизнь самоубийством, вместо того чтобы как-то реорганизоваться и выйти с честью из тяжелого положения. А когда я потом попытался расспросить одного из офицеров этого полка – правда ли, что о них говорят, тот нехотя ответил, что было и так, но что это в основном касалось тяжелораненых. Вскоре Ставропольский офицерский полк был расформирован как небоеспособный.

Сразу же по отбытии генерала Деникина и, вероятно, по его приказанию корниловцы вновь направились в сторону Невинномысской, несколько отклонившись на восток, и заняли с боем станцию и маленький поселок при ней, что в 13 верстах от ст. Невинномысской, где и переночевали. Станция эта носила название Барсуки.

На другой день рано утром началось общее наступление дивизии Боровского на станицу Невинномысскую, причем корниловцы имели направление на станцию.

Я артиллерист, был номером при 2-м орудии 1-й Корниловской батареи. Вся наша орудийная прислуга – офицеры-артиллеристы, уже основательно «обстрелянные», бывалые. Наше орудие следовало ускоренным шагом, обгоняя какие-то двуколки. На одной из двуколок, покрытой брезентом, лежала дощечка с надписью «огнеопасно». Кто-то пояснил, что на этой двуколке везут пироксилиновые шашки для взрыва железнодорожного пути.

Сколько прошло времени, не помню, как сзади раздался оглушительный взрыв. Оглянувшись, примерно в полуверсте от нас, увидели огромное светлое «пятно», ярче дневного света, формой похожее на куриное яйцо… Это, как потом выяснилось, взорвалась двуколка с пироксилиновыми шашками и будто на этом месте остались лишь вокруг разбросанные куски от двуколки и солдат, бывших при ней…

Мы уже недалеко от своего батальона. Он рассыпался в цепь и залег. Сразу же завязалась интенсивная перестрелка. Стали на позицию и мы и открыли огонь по цепям противника, и тот не остался в долгу: стал обстреливать нас. Так продолжалось долго, у нас появились потери: ранен запасной номер при подноске снарядов, телефонист и ездовой, а также его лошадь…

Но вот наша пехота поднялась и пошла в атаку. Поднялись и цепи противника, но атаку не приняли и двинулись к станции…

Снялись с позиции и мы, и в тот же момент впереди слева появились два разрыва 3-дюймовых снарядов, потом опять два, но уже ближе к дороге. Следующие разрывы появились уже далеко справа от нашей дороги, а потом слева на старом месте. И так несколько раз. Такая непонятная стрельба дала нам возможность проехать опасную зону благополучно, так как стреляли по правилам, последующие разрывы должны были бы произойти где-то вблизи дороги, и тогда нам пришлось бы туго. Ломали голову над такой странной стрельбой и пришли к выводу, что ею руководил или незнакомый с правилами стрельбы командир, или, что более вероятно, нам сочувствующий, намеренно искажавший эти правила…

Торопливо продвигаемся вперед. По дороге встречаются медленно выходящие на дорогу раненые, видны и убитые. Их отмечают их же винтовками, втыкая штыком в землю так, что по торчащему прикладу сразу можно догадаться, в чем дело. Настроение при виде такой картины становится грустным, подавленным, несмотря на то что его старается поднять наш неугомонный весельчак и балагур штабс-капитан, а вот фамилию, как ни напрягаю память, не могу припомнить. Как будто бы она заканчивалась на «ин».

Этот капитан «ин» был замечательной личностью, и о нем стоит сказать несколько слов. Веселый, остроумный, он с первого раза начинал всем нравиться. Назначенный в «штат» 2-го орудия, я отправился знакомиться со своими будущими соратниками, занятыми в тот момент чисткой орудия. Я отрекомендовался, и тогда-то ко мне подошел с засученными рукавами и с засаленными руками капитан «ин» и, сделав «свирепую» физиономию, рявкнул:

– Прапорщик, дайте мне в зубы, чтобы дым пошел!

Я опешил, но, увидя, как один из чистивших орудие мимикой мне показал, что он, мол, просит закурить, засмеялся, вынул папиросу и сунул в рот капитану.

В мировую войну капитан «ин» находился на Кавказском фронте, и его шутки и неиссякаемые анекдоты были «пропитаны» кавказским духом, а обладая прекрасным музыкальным слухом и мастерством актера-комика, он веселил нас до упаду своими песенками с грубо искаженными словами. Исполнялись виртуозно и притом чудным тенором. Припоминается один куплет одной из таких песенок:

На один бе-риг ишак сто-ит,

На другой бе-риг ему мать пла-акит,

Он его