агитации, но все же не прекратил своей деятельности в европейском и американском рабочем движении. Он состоял в переписке почти со всеми руководителями этого движения в различных странах, и они обращались к нему за советом во всех важных случаях. Он становился все более и более общим советником по спорным вопросам пролетариата; к нему охотнее всего обращались, и он был всегда готов дать нужный совет.

Либкнехт весьма привлекательно изобразил Маркса пятидесятых годов; и столь же привлекательным рисовал его в семидесятых годах Лафарг. Он говорил, что нужны были большие физические силы, чтобы вынести необычный образ жизни его тестя и его изнуряющую умственную работу. «Он действительно сильный человек, роста выше среднего, широкоплечий, с хорошо развитой грудью, пропорциональными членами тела, хотя позвоночный столб был относительно длиннее ног, как это часто бывает у евреев». И не только у евреев: Гёте был такого же сложения; он тоже принадлежал к «сидячим великанам», как называют в народе людей, которые, благодаря сравнительно большой длине позвоночного столба, кажутся в сидячем положении больше своего действительного роста.

Если бы Маркс больше занимался гимнастикой в молодости, он, по мнению Лафарга, сделался бы чрезвычайно сильным человеком. Но единственным физическим упражнением, которому он предавался с неизменной правильностью, была ходьба. Он ходил часами, беседуя, или подымался на холмы, не испытывая ни малейшей усталости. Но и эту способность он обычно проявлял только в том, что ходил по своему рабочему кабинету от двери до окна, приводя в порядок свои мысли; на ковре, лежавшем в его комнате, от этих хождений сохранилась протертая полоска, напоминающая тропинку на лугу.

Несмотря на то что он поздно ложился, Маркс всегда вставал между восемью и девятью часами, пил черный кофе, прочитывал газеты и отправлялся в кабинет, где засиживался до полуночи, делая перерывы в работе только в часы еды, или, в хорошую погоду, под вечер для прогулки; днем он час или два спал у себя на диване. Во время работы Маркс часто настолько увлекался, что забывал об обеде. Желудок его тяжело расплачивался за колоссальную мозговую работу. Маркс ел очень мало и страдал отсутствием аппетита, против чего он боролся употреблением очень соленых блюд, ветчины, копченой рыбы, икры и пикулей. При плохой еде он также мало пил, хотя никогда не был апостолом воздержания и, как уроженец рейнской провинции, умел ценить доброе вино. Но он зато был страстным курильщиком и сильно истреблял спички; он говорил как-то, что «Капитал» не сможет оплатить ему того, что стоили одни сигары, которые он выкурил, пока писал его. Так как в долгие годы бедности ему приходилось довольствоваться очень плохим табаком, то курение крайне вредно отзывалось на его здоровье, и врач не раз запрещал ему курить.

Духовное отдохновение Маркс находил в изящной литературе. Она была для него утешительницей в течение всей его жизни. Он обладал в этой области весьма широкими познаниями, но никогда не выставлял это напоказ. В его работах очень мало следов его литературной начитанности, за единственным исключением полемической брошюры против Фохта, где он использовал для своих художественных целей весьма много цитат из всей европейской литературы. Подобно тому как его собственный главный труд отражает в себе целую эпоху, и литературными любимцами Маркса были великие мировые поэты, о творениях которых можно сказать то же самое: Эсхил и Гомер, Данте и Шекспир, Сервантес и Гёте. Эсхила, по словам Лафарга, он перечитывал ежегодно в оригинале; своим древним грекам он всегда оставался верен и готов был изгнать бичом из храма те жалкие торгашеские души, которые хотели восстановить рабочих против античной культуры.

Немецкую литературу Маркс знал вплоть до Средневековья. Из писателей новых времен ему рядом с Гёте был близок Гейне. Шиллера, по-видимому, он невзлюбил в молодости, в то время, когда немецкие филистеры опьянялись плохо понимаемым «идеализмом» этого поэта, что Маркс считал подменой плоского убожества убожеством высокопарным. Со времени окончательного отъезда из Германии Маркс мало интересовался немецкой литературой; он ни разу не упоминает даже о тех немногих писателях, которые заслуживали его внимания, как Геббель и Шопенгауэр; искажение немецкого героического эпоса Рихардом Вагнером вызывало с его стороны резкую критику.

Из французов Маркс очень высоко ставил Дидро; «Племянника Рамо» он считал исключительным образцовым произведением. Его любовь распространялась на всю французскую литературу эпохи Просвещения XVIII в., про которую Энгельс говорил, что в ней французский дух достиг своего высшего совершенства и по форме и по содержанию; по своему содержанию, если принять во внимание тогдашнее состояние науки, она стоит и теперь бесконечно высоко, а такое изящество формы никогда вновь не будет достигнуто. Соответственно с этим Маркс отвергал французских романтиков, в особенности Шатобриана с его ложной глубиной, его византийскими преувеличениями, его кокетничаньем пестротой чувств — словом, с его беспримерным и отталкивающим переплетением всякой лжи. Маркс очень восторгался «Человеческой комедией» Бальзака, которая отражает, как в зеркале, целую эпоху. Он хотел по окончании своего большого труда писать о Бальзаке; но этот план, как и многие другие, остался невыполненным.

Со времени переселения Маркса в Лондон на первое место в его литературных вкусах выдвинулась английская литература. Все другое для него заслонил мощный образ Шекспира, который сделался предметом культа всей семьи Маркс. К сожалению, Маркс никогда не высказывался о том, как относился Шекспир к основным вопросам своего времени. О Байроне же и Шелли он говорил, что тот, кто любит и понимает этих поэтов, должен считать счастьем, что Байрон умер на тридцать шестом году жизни: живи он дольше, он, несомненно, сделался бы реакционным буржуа. И напротив того, следует жалеть, что Шелли закончил свою жизнь на двадцать девятом году; он был революционером насквозь и принадлежал бы всегда к передовым борцам за социализм. Маркс очень любил английские романы XVIII в., в особенности Тома Джонса Филдинга, который по-своему был отражением современного ему века; вместе с тем Маркс признавал также образцовыми в своем роде некоторые романы Вальтера Скотта.

В своих литературных суждениях Маркс был свободен от всякой политической и социальной предвзятости, как то показывает его любовь к Шекспиру и Вальтеру Скотту; но он не был, однако, сторонником «чистой эстетики», которая слишком часто сочетается с политическим безразличием или даже раболепством. И в этой области Маркс был цельным человеком, самостоятельным и оригинальным умом, которого нельзя измерять каким-либо шаблоном. Так, он не пренебрегал и скромной литературой, от которой профессиональный эстетик стал бы трижды открещиваться. Маркс, подобно Дарвину и Бисмарку, любил читать романы; особенную склонность он питал к приключениям и к юмористическим