яму, присел на корточки перед неподвижным телом племянницы и убрал с ее лица спутанные черные волосы. На щеках девочки присыхали потеки загустевающей крови. Пряди волос испачкались и немного слиплись. Итачи поправил ей очки и легко провел пальцами по нежной щеке, осторожно, чтобы не задеть кровь. Скользнул на шею, нащупал пульс.

Живая. Снова живая.

Девочка-парадокс.

Ее тело осталось прежним. Волосы были даже чуть короче, чем раньше, но прическу можно и изменить, дело такое.

Что же мне с тобой делать, Сарада?

Итачи с трудом оторвался от живого существа, которое было плотью и кровью его брата и его самого, и выбрался из ямы. Шиноби, пойманный Сарадой в гендзюцу, все так же валялся на земле. Должно быть, слишком сильно ударился головой при падении. Итачи быстрым движением перерезал ему горло, проверил пульс. Обошел все поле боя, убедился, что женщина окончательно мертва. Вернулся к пользователю Стихии Земли, добил и его.

Он отпустил только одного — того, у кого были правильные воспоминания. И пусть убивать Итачи не любил, но сейчас ему не нужны были свидетели.

****

Из небытия Сараду выдернула резкая боль в глазах. Она шевельнулась, попробовала подняться и почувствовала, что дрожит от холода. Вокруг было темно и пахло влажной землей. Сарада села на колени и осмотрелась, щурясь. Что-то неприятно стягивало щеки, будто присохший клей. Она коснулась пальцами щек.

Кровь. Точно, Мангеке.

Сарада вскочила на ноги и пошатнулась. Ноющие глаза понемногу адаптировались к темноте. Она поняла, что стоит на дне квадратной ямы. Папина техника исчезла.

Я… Потеряла сознание? Но вокруг же Корень. Почему я жива? Или я потеряла контроль над собой и не помню…

Сарада понемногу припоминала, что было до того, как она отключилась, и ей становилось страшно. Она не до конца верила, что все это сделала она. Сейчас, когда ее уже не наполняла ярость и та безумная сила, желание убивать как-то унялось. Сарада встряхнула головой и крепко стиснула зубы.

К черту.

Чакры еще было достаточно. Сарада пустила ее на шаринган, подобралась к краю ямы и осторожно выглянула наружу. На земле лежало раздавленное тело с расколовшейся белой маской на лице. Неподалеку еще один труп, брюхом вниз. Ни души в округе.

Было шестеро. Троих я убила. Но где еще трое? Отступили? Не понимаю…

Однако разбираться было некогда. Сарада размазала по грязным щекам выступившие слезы и погасила шаринган. Боль в глазах больше не отрезвляла и не пьянила. Глаза просто пекли, и ее вновь стало затягивать безумие.

Шисуи чувствовал то же, когда вырывал себе последний глаз? А та женщина, которой я… Черт, хватит об этом вспоминать! Хватит!

Она одним прыжком взлетела на дерево. Сарада прыгала с ветки на ветку и с трудом сохраняла контроль над телом. Колени дрожали, мышцы болели. После тренировок с Саске, какими бы жесткими они ни были, ничто так не болело, как сейчас.

Это последствия той папиной техники? Тогда как папа в будущем… С такой легкостью…

Теряясь в догадках и прогоняя из головы безумные мысли, Сарада выбралась из лесу. Было уже темно. Безлюдные рощицы сменились такими же необитаемыми улицами окраины.

«Пожалуйста, будь в порядке. Пожалуйста, папа!»— в панике думала Сарада.

Чем ближе она подбиралась к центру деревни, тем больше народу встречалось на улицах. Сарада гадала, сколько же она пролежала в той яме? Когда она уходила с обрыва, было еще относительно светло.

Она натыкалась плечами на людей, на нее ворчали и ругались, но она с такой скоростью неслась домой, что ругань не достигала ее слуха. Легкие сводило от быстрого бега, горло обжигало прохладным вечерним воздухом.

Сарада остановилась передохнуть. Из земли к стене ближайшего дома тянулась широкая металлическая труба, около метра в диаметре, изогнутая под прямым углом, и рядом еще целый сноп других, тонких. В трубах что-то шумно гудело.

Вдруг какая-то тень с силой швырнула Сараду на стену. Она задохнулась от удара спиной.

Корень?!

Небо покраснело. Улица потеряла свои естественные вечерние краски и стала какой-то грязно-серой. Отовсюду слетались вороны. Они закружились в вихре перед Сарадой, черные крылья сливались в длинный плащ с красными облаками. Вспыхнул шаринган. В полумраке проступили очертания до боли знакомого лица.

— Дядя… — выдохнула Сарада.

Машинально, не задумываясь. Как она ни пыталась изгнать из памяти это проклятое слово, в которое в свое время вкладывала столько любви, оно все равно вырвалось само собой. Сарада догадывалась, что жить ей осталось недолго. Как и предрекал Шисуи, Итачи вернулся. Черт знает зачем, может, и для того, чтобы забрать ее глаза?

Сараде казалось, что стоит увидеть лицо дяди вновь, и она умрет от страха. И правда, при виде Итачи ее охватил ужас, но, к ее же удивлению, не настолько дикий, как она ожидала. После пережитого за этот вечер уже не оставалось душевных сил бояться, да и видела она вещи настолько страшные, что Итачи просто вписался во все это, как будто только его и не хватало для полной картины ада.

Сарада вдруг подумала, что лучше пускай ее убьет Итачи. Погибнуть от рук кого-то из Учиха все-таки более благородная смерть, чем пойти на органы для Данзо.

А, кроме того, она ощущала любопытство.

«Никто в деревне не знает настоящего Итачи. Все, что ты услышишь о нем, не более чем слухи...»

Шисуи умер, но его голос продолжать нашептывать Сараде те же слова, что говорил когда-то при жизни.

«Перестань бояться. Хочешь узнать Итачи — взгляни на него своими глазами...»

Сарада испуганно глядела в шаринган дяди.

Что ты имел в виду, Шисуи-сан? Вот я смотрю на него. Смотрю и ничего не вижу.

Все это уже было когда-то давным-давно в арке у ночлежки: она и Итачи, совсем еще юный.

История повторялась.

Глава 58. Ничего не знаю

58

С плаща Итачи одна за другой срывались черные птицы и взмывали в красное небо. Сараде показалось, что она теряет равновесие и падает. Она напрягла зрение. Старалась внимательнее рассмотреть иллюзорный мир, созданный ее дядей, найти в нем несостыковки, заглянуть за него.

— Кто убил Шисуи? — произнес низкий мужской голос, чужой и знакомый одновременно.

Глаза ныли все сильнее и сильнее, но Сарада все равно упрямо пыталась выбраться из иллюзии. Глазные яблоки пронзила резкая вспышка боли. Красное небо раскололось. Трещины прорастали в серую улицу, вороны, отрывающиеся от плаща, ускользали в эти черные трещины