над ними небо было чистым от всякой нечисти. Такова судьба зенитчика. Он докурил сигарету и услышал, как прозвучал приказ в атаку. Ну, значит началось. Чья-то огненная кровь скоро расплескается по лесу за холмом, демоны не выдержат, взлетят, и тут начнётся его работа. Сигарета погасла растоптанная, он, закинув автомат за спину, полез по раскалённой под солнцем станине зенитки. Кивнул механику, уже глазевшему на мир сквозь распахнутый передний люк, ухватился за скобу башни и бросил короткий взгляд на соседа.

Там на второй машине, над командирским люком сидели двое. Один — понуро склонив голову, а другой — что-то вынимая у него из-за шиворота. Что-то длинное, так показалось сначала, но, потом блеснула сталь, окрашенная кровью — и триарий всё понял, прежде чем безжизненное тело товарища скатилось по броне и рухнуло на бетон лётного поля. Он не успел закричать — сильные руки сзади затянули ремень его же автомата на его же шее, он брыкнулся, и упал с машины, только для того, чтобы увидеть, как высокая фигура душит одной рукой его мехвода. Фигура обернулась, загородив солнце, и тут триарий узнал силуэт —известные на пол-вселенной, изделие его касты, джаханальские бронежилеты, десантный вариант, с тремя карманами для запасных магазинов на груди, жесткие плечи с креплениями под церемониальный плащ, через одно из которых был пропущен ремень короткоствольного автомата, и белесое лицо-череп, под центурионским шлемом с полосатыми перьями примипила на гребне.

«Легионеры! Так значит, они всё-таки пришли...» — удар ногой в лицо вырубил его за миг перед смертью, милосердно не дав услышать хруст собственной сломанной шеи, и увидеть то, как ряд за рядом из, казалось бы, неприступного склона холма, выскакивают всё новые, затянутые в чёрное фигуры, и в беззвучной рукопашной захватывают нечего не успевающих сделать зенитчиков.

...А кавалерия в это время весело и с размахом рубила полуголых копейщиков на другой стороне...

Умереть можно и по-настоящему

...На скользкой траве было трудно удержаться, и поэтому полк скинули вниз шагов на десять. Пятая сотня ещё легко отделалась — были раненые, но не особенно серьёзно, а некоторые сотни даже не успели построиться — их раскидало как молотом — орех, буквально считанные всадники проехали сквозь них в тыл, но оттуда уже не выбрались — малочисленные ветеранские сотни отработали оказываемое им уважение.

Кызылкумские полки были первыми на острие атаки, и поэтому первую волну они ещё пережили относительно благополучно, но следом конница с других холмов последовала примеру авангарда, и начался сущий ад...

Не было ни фронта не тыла — один сплошной котёл, окруженный закованными в броню врагами. И 25-й с соседнего холма, и 26-й смешались, непонятно чьи солдаты подчинялись непонятно чьим командирам. Оружие было почти что бессильно — во время первой волны только копьё принцессы, изготовленное в гвардейских мастерских, смогло ранить одну лошадь. У других наконечники едва царапали сталь, а тем, у кого копья были вообще деревянными, приходилось орудовать ими, как дубинами — как, например, Али Язиду, но при его-то силе, даже так это было воистину страшное оружие. (Шестая сотня появлялась то справа то слева, и непонятно было принцессе, то ли их так перемешало, то ли фланг пятой сотни так мотало).

Но самое страшное началось во время второй волны, когда им всё-таки удалось завалить, подняв лошадь на пики, одного разряженного кавалериста. Крик: «Золото, налетай!», наделал больше бед, чем две вражеские атаки — ближайшие кинулись грабить, те, кто не успел, полезли им на головы, начались даже драки между собой, и вот в эту-то «куча малу» въехала третья волна...

Нечто подобное было при первой атаке, когда ветераны завалили прорвавшихся в тыл, но там всё-таки был тыл, а не первая линия, а тут...

Яван оказался внутри этой «кучи-малы», ближе к краю — его затянуло туда общим потоком, и поэтому Мацуко почувствовала кожей раньше, чем услышала, а тем более увидела, как в толпу врезалась кавалерия. Крики раненых, рёв, всхрап боевых лошадей, ругань, боевые кличи — всё это смешалось в один ужас, но всё-таки задержало смерть на спасительные секунды, дав Явану и другим счастливчикам, драгоценные мгновения, чтобы вырваться из роковой ловушки. Девушка скатилась по чьей-то спине, и обнаружила Калима, одиноко державшего линию пикой с погнутым наконечником. Поодаль мелькнули ещё несколько десятников, спешащих к ним на помощь — все с правого фланга, а слева от них — чудом держась на ногах, пытался двигаться конь со всадником, с ног до головы облепленные башибузуками в до бесстыдства изодранных шароварах. Они то ли пытались задавить его голыми руками, то ли грабили заживо...

Четвёртую волну в центре (а «куча-мала» стала центром этого фронта), сдержали — о чудо! — пять десятников правого фланга пятой сотни. Не сговариваясь, догадались поднять на пики вырвавшегося вперёд коня на дыбы, и бросить под ноги атакующим. Правда, никто об него не запнулся, слишком далеко было, но скорость замедлили все, и с тех пор прекратились эти таранящие волны атак, врагам пришлось оставить пики, и взяться за палаши. Началась обыкновенная резня...

Яван с Калимом завалили ещё одного всадника — Калим своим загнутым наконечником, как багром, за шею, а Яван — убил лошадь в брюхо. С другой стороны коня они, обнаружили Теймура с окровавленным протазаном. Чуть не плача, сотник кричал на мародёров: «Кончай грабить, сволочи! Вас же в дерьмо растопчут!» — а его никто не слушал, продолжая пихать, не имея карманов — в кушак, не имя кушака — в рот, в задницу и тотчас же теряя награбленное вместе с зубами и кишками с первым же ударом, и то кто-то за ними кидался подбирать... Увидев десятников, Теймур приказал им собрать строй, хоть как-нибудь... Чуть выше, на левом фланге, красиво вырисовываясь на фоне сумеречного неба, их эмир бился один на один с командиром вражеского эскадрона.

Отдав приказ, сотник ушел избивать паникующих. Явану и другим десятникам с грехом пополам удалось собрать правый фланг — у принцессы в линии только трое были из её десятка. Что было с левым — для неё так и осталось неизвестным, из всех командиров с той стороны она видела только Салаха — мельком, он уже в кирасе всадника добивал лежащую лошадь. Но только мельком.

От линии в такой резне всё равно не было много многого толку — как сверкающие корабли проплывали всадники