“Unguarded beauty is disgrace”.

Broome.

While youthful poets, thro’ the grove,

Chaunt saft their canny lays o’ love,

And a’ their skill exert to move

The darling object;

I chuse, as ye may shortly prove,

A rougher subject.

What sairs to bother us in sonnet,

’Bout chin an’ cheek, an’ brow an’ bonnet?

Just chirlin like a widow’d linnet,

Thro’ bushes lurchin;

Love’s stangs are ill to thole, I own it,

But to my hurchin.

Thou grimest far o’ grusome tykes,

Grubbing thy food by thorny dykes,

Gudefaith thoudisna want for pikes,

Baith sharp an’ rauckle;

Thou looks (Lord save’s) array’d in spikes,

A creepin heckle!

Some say thou’rt sib kin to the sow,

But sibber to the deil, I trow;

An’ what thy use can be, there’s few

That can explain;

But naithing, as the learn’d allow,

Was made in vain.

Sure Nick begat thee, at the first,

On some auld whin or thorn accurst;

An’ some horn-finger’d harpie nurst

The ugly urchin;

Then Belzie, laughin, like to burst

First ca’d thee Hurchin!

Fok tell how thou, sae far frae daft,

Whar wind fa’n fruit lie scatter’d saft,

Will row thysel’, wi’ cunning craft,

An’ bear awa

Upon thy back, what sairs thee aft

A day or twa.

But whether this account be true,

Is mair than I will here avow;

If that thou stribs the outler cow,

As some assert,

A pretty milkmaid, I allow,

Forsooth thou art.

I’ve heard the superstitious say,

To meet thee on our morning way,

Portends some dire misluck that day —

Some black mischance;

Sic fools, howe’er, are far astray

Frae common sense.

Right monie a hurchin I hae seen,

At early morn, and eke at e’en,

Baith setting off, an’ whan I’ve been

Returning hame;

But Fate, indifferent, I ween,

Was much the same.

How lang will mortals nonsense blether,

And sauls to superstition tether!

For witch-craft, omens, altogether,

Are damn’d hotch-potch mock,

That now obtain sma credit ether

Frae us or Scotch fok.

Now creep awa the way ye came,

And tend your squeakin pups at hame;

Gin Colley should o’erhear the same,

It might be fatal,

For you, wi’ a’ the pikes ye claim,

Wi’ him to battle.

Сэмюэл Томсон (1766–1816)

К ежику

Краса позорна без защиты.

Уильям Брум.

По рощам юноша-поэт

Блуждает, оставляя след,

Слагает вирши про предмет

Любовной страсти,

Но у меня напевов нет

По этой части.

В кустах чирикать не смешно ль

Про кудри, что черны как смоль,

Про сердца раненого боль?

По мне — смешно ж!

От сих страстей меня уволь;

Предмет мой — Еж!

О зверь, чья внешность так страшна,

Чья ощетинена спина!

Из копий высится стена —

Заслон могучий,

Ползешь, как в поле борона,

О зверь колючий!

Твоя ближайшая семья,

По слухам, — хряк или свинья,

«А может — черт», добавлю я…

Здесь все неясно,

Но, уверяю, мысль моя

Тут не напрасна.

Тебя зачать лишь дьявол мог,

Уестествивши терн иль дрок,

И ведьма нянчила комок —

Дитя без рожек,

И, засмеявшись, черт изрек:

«Ты будешь Ежик!»

Ты, мол, хитер — гласит народ.

Мол, свалится на землю плод —

Игла твоя его несет

Всегда с собой,

Чтоб ты его отправил в рот

Чрез день-другой.

А в это верить нелегко:

Есть слух — сосешь ты молоко

У заблудившей далеко

Худой коровы…

Коль так — гуляешь широко,

Дояр толковый!

Еще есть слух, не обессудь:

Коль еж пересекает путь,

То про удачу, мол, забудь

На целый день…

А я замечу: это муть

И дребедень.

Встречал я ежиков немало

И в вечер, и когда светало,

Когда я брался за орало

Иль шел домой…

Что, мне удача изменяла?

Ни Боже мой!

От суеверий и примет

Душе идет тяжелый вред,

Все колдовство — безумный бред

Для голодранцев;

Ни здесь такому веры нет,

Ни у шотландцев!

Что ж, до свиданья, добрый зверь!

Ползи к детенышам теперь

Иль ты не избежишь потерь,

Шипастокожий, —

Сражаться с псом моим, поверь,

Себе дороже!

Перевод А. Серебренникова

John Stagg (1770–1823)

The Vampyre

“Why looks my lord so deadly pale?

Why fades the crimson from his cheek?

What can my dearest husband ail?

Thy heartfelt cares, O Herman, speak!

Why, at the silent hour of rest,

Dost thou in sleep so sadly mourn?

Has tho’ with heaviest grief oppress’d,

Griefs too distressful to be borne.

Why heaves thy breast? — why throbs thy heart?

O speak! and if there be relief

Thy Gertrude solace shall impart,

If not, at least shall share thy grief.

Wan is that cheek, which once the bloom

Of manly beauty sparkling