конечно, не продержаться, но долго и не потребуется. Главное, чтобы Алеша не оплошал. Второй пары глаз у жар-черепа на затылке не имеется, а времени, чтоб взмахнуть мечом, Охотнику хватит: растяп в Китеж не берут. Потом, правда, придется с ягами объясняться, ну так это потом…

Веселине всерьез ни с кем драться еще не доводилось: кикиморы да курдутики, шайка разбойников, блудливый колдун и пара деревенских ведьм не в счет. Прежде она смерти не боялась, прежде ей никогда так не хотелось жить. Волшебница поправила кошель с набычившейся Благушей и невольно ускорила шаг – пусть все случится быстрее!

Под сапожками бодро хрустели подсохшие стебельки, солнце, словно ободряя, гладило по щеке, и стучало, разгоняясь, сердце. Девушка почти бежала, не сводя глаз с приближающегося стола, за которым возвышалась неподвижная синяя фигура. Яга не шевелилась, просто смотрела и ждала, хотя ударить уже получалось. Неужели обойдется? Тогда откуда взялся тревожащий запах, впрочем, уже рассеявшийся? Неужели в здешних травах лежит камень-грозовик? Но тогда с чего он проснулся? Хотя день сегодня особенный, солнце на зиму перекидывается…

До стола со словно бы проглотившей свою совню вербовщицей оставалось с полсотни шагов. Отшельница вгляделась: руки яги были скрещены на груди.

– Ой, доча, – тут же зашуршала Благуша, – дрянь-то твоя лупоглазая торчит, где ты поставила… Точно говорю!

Веселина с трудом подавила смешок. Это надо ж было такого навертеть-навыдумывать! И сама чуть ли не к смерти готовилась, и Алеше голову задурила, а яга и не думала обманывать! Сестры и впрямь свое слово держат, а отступницы… Кто их вообще видел? Может, это вообще сказки!

Волшебница облизала внезапно пересохшие губы и раздвинула их в улыбке. Теперь, когда обошлось, ей стало чудовищно неловко и перед заподозренной в подлости вербовщицей, и перед Охотником, которому она наговорила какой-то ерунды.

– А эта-то образина, – плеснула масла в огонь Благуша, – так и пырится, так и пырится… И что у тебя только в голове было, с такой страстью спутаться! Ведь говорила же я тебе…

– Говорила, а теперь помолчи, – шикнула чародейка, но Благуша унялась не поэтому, просто они были уже слишком близко.

Гончая шевельнулась лишь тогда, когда так и не подобравшая нужных слов Веселина положила на столешницу кусок ступы.

– Делу время, – объявила яга, даже не удостоив взглядом поблескивающий на сколах обломок, – а потехе час. Отвечай, девица, с нами ты или сама по себе?

– Сама по себе, – Веселина старалась говорить спокойно. – Не по пути мне с вами.

– А коли не по пути, – все так же равнодушно объявила гостья, – верни по счету то, что брала.

– Так тому и быть, – волшебница опустилась на скамью напротив яги. – Вот он, ваш залог, проверяй, здесь все.

Налопавшаяся зайчатины Благуша грохнула злосчастным коробом об стол, будто сварливая жена миской с кашей перед мужниным носом – мол, на, подавись!

Гончая в ответ что-то буркнула, и черная крышка, подмигнув багровыми огоньками, послушно поднялась, позволяя оглядеть не тронутое Веселиной содержимое.

– Все на месте, – холодно удостоверила вербовщица. – Будь ты честна, я бы тебя на том и отпустила, но ты зло замыслила, помощниц моих верных загубила, ступы меня лишила. Хочешь миром разойтись – возмести убыток, не то хуже будет.

– И чего же ты хочешь? – чужим голосом спросила волшебница, понимая, что ничего еще не кончилось. Объясняться с ягами сподручней было одной, но придумать, как подать весточку Алеше, Веселина не успела. Она вообще ничего не успела, китежанин оказался слишком быстр, хорошо хоть, сообразил, что боя не будет.

– Садись, добрый молодец, – процедила через губу вербовщица, но Охотник остался стоять, только слегка отошел, так, чтобы видеть их обеих. Суму с неяг-птицей он, похоже, оставил с конем.

– Была бы честь предложена, – яга поскребла крючковатыми пальцами скатерть, словно желая содрать золотое шитье, на Алешу она больше не глядела. – Не ты обман задумал, не с тобой и разговор. Много ты, девица, мне вреда нанесла, и все обманом, исподтишка! Воронушки мои мне триста лет служили, а ступа новая пока еще облетается… Если в цене не сойдемся, сестры с тебя спросят дороже.

– Говори, чего хочешь.

– Голову Охотника хочу, – осклабилась Гончая. – Из-за него убыток мне вышел, а уж приворожила ты молодца или купила, мне без разницы. Не отдашь его голову, свою потеряешь, чужой не спасешь.

– Я головами не откупаюсь, – услышала свой голос Веселина. – Алеша, уходи. Не про тебя разговор наш.

– Как раз про меня и про голову мою! – немедленно вскинулся Охотник. – Да и коли по совести судить, то неяг-птицу я приволок, мне и платить, это ты с ягами в расчете. Ступай в башню, я скоро.

– Не тебе мне указывать, китежанин, – одернула храбреца чародейка. – Гончая, нет того закона, чтобы жизнью человечьей за воронью платить, а за мертвое железо тем паче. Другое что проси, отдам.

– Ну, хорошо, – яга неторопливо поднялась, кажется, она успела стать выше и раздаться в плечах. – Отдай мне жар-череп и будем в расчете. Не отдашь – перед старшими ответишь.

– Бери. – Не просила она этого подарка, избавиться от него хотела, так и жалеть нечего! А уж Благуша-то обрадуется… – Цена справедливая. Я тебе больше ничего не должна.

– Глупа ты, – осклабилась Гончая, выбираясь из-за стола, – но то уж не мое дело. Давай плату.

Может, и глупа, но пусть забирает и уходит. Навсегда.

Волшебница без сожаления сомкнула пальцы на сразу и деревянном, и костяном посохе. Вербовщица ждала, не сводя взгляда с собеседницы, она была умна. Зачем нападать, зачем красть, если и так свое получишь, причем не обманом, а по доброй воле? Сестрам залог вернешь, как и положено, но череп – плата за нанесенный вербовщице ущерб. Личная плата.

– Не хотела я тебе вредить, – объясняться даже с довольными ягами нужно, не оставляя им ни малейшей лазейки, – не звала я Охотника, не заводила неяг-птицу. Ждала тебя в условленный срок, чтоб ответить честь по чести, расторгнуть договор и вернуть задаток, от сестры твоей полученный. Не было ничьего умысла в том, что случилось, но причиной твоих потерь и впрямь оказалась я, так возьми отступного. Ты из всего выбрала жар-череп, быть по сему. Сестрам-ягам скажи, что нет моего согласия и моей вины тоже нет.

– Быть по сему, – подтвердила вербовщица. – Сестрам ответ твой передам и скажу, что сполна ты расплатилась…

Два алых луча коротко ударили вербовщице в железную грудь, и она отшатнулась, испустив приглушенное рычанье, с которым сплелся бесстрастный негромкий голос.

– Не за свой ты кус принимаешься, ты этим кусом подавишься.

* * *

Заговорил череп, тот самый,