– Прыгаем, что ли?! Я уже ждать устал! – сердито прохрипел тот. – Чего уставились?!

И в самом деле, Мэтью и Савасард в полной мере оправдывали своим видом это замечание, потому что слишком откровенно, хоть и молча, задались вопросом, как же Квадрат поплывёт с таким горбом, да ещё наперегонки.

– Снимать нижнюю рубаху не собираюсь: в ней ему будет уютней, – прохрипел он, махнув рукой себе за спину. – Мэт, командуй, да поплывём!

– Пошли! – крикнул Мэтью, и трое из шести бросились в воду.

– Отец, пойдём домой! – недовольно проскрипел Семимес и взял ведро с уловом.

Оставив несколько лепёшек, завёртнутых в тряпицу, и флягу паратового чая подле одежды Савасарда, Малам поднял корзинку, и они вдвоём направились в сторону Дорлифа.

– Отец, – сказал Семимес, отойдя на несколько шагов, – я сам чешую соскребу и потроха выну, а ты рыбку зажаришь… А я смотреть буду, как ты её жарить будешь, ладно?

– Вместе пожарим, сынок.

– Вместе пожарим, отец.

Пока трое друзей Дэниела отдавали последние силы Флейзу, сам он надрывался на берегу:

– Мэт!.. Мэт!.. Давай!.. Мэт, прибавь!.. Прибавь, Мэт!.. Я с тобой!.. Слышишь, я с тобой!..

Если бы на первом месте из того, что умел делать Мэтью, не стояла возня с механизмами, то его, несомненно, заняло бы плавание. Его тело вспомнило это, как только врезалось в воду. И как ни хороши были его соперники, первым противоположного берега достиг он, обогнав Гройорга на два корпуса, а Савасарда на три. Выполнив же своё предназначение, привычка попросила подмоги у сил, а их-то у Мэтью и не осталось… и обратно он плыл… лишь бы доплыть до берега.

– Мэт, работай!

Мах его растерял задор, и руки отказывались бороздить воду.

– Мэт, я с тобой!

Ноги увязали, словно сама вода превратилась в тесто.

– Мэт, держись! Только держись!

Единственное, что оставалось Мэтью, так это только держаться за голос Дэна…

Главная драка разгорелась между Гройоргом и Савасардом, между неистовой жаждой подмять под себя Флейз и виртуозным умением поладить с ним… Когда до берега друзьям-соперникам оставалось проплыть всего четверть ширины реки, Савасарду удалось нагнать Гройорга… и даже на полкорпуса опередить его. Но как только Гройорг заметил, что хрустальные брызги слева от него подёрнуло золото огня, убегавшего вперёд, он всё понял и бешено заорал… Половина этого ора надрывала воздух, другая – заставляла воду сердито клокотать и пузыриться… Из обрывков слов и сгустков энергии, которые выплёскивались на берег, Дэниел уловил то, из чего в уме снова составил слова и чувства: «Лесовик! Не надейся, что мой горб поможет тебе одолеть меня! Я такой же горбун, как ты лесовик! Худая тактика – надеяться на чей-то горб!» Странно было слышать такое от человека с немалым горбом на спине, но чего не скажешь, когда на кону стоит победа?.. Так, дразня Савасарда, Гройорг ткнулся в берег на мгновение раньше него… и затем поплыл обратно, чтобы помочь Мэтью…

* * *

От первого тоста, произнесённого Гройоргом в память о Нэтэне-Смельчаке, до бокала вина, который он предложил выпить в честь дорлифских куполов, что водят дружбу с небом, прошли чуть ли не целые пересуды. Но никто в доме Малама не заметил этого. Это случилось, потому что слов, заполнявших пространство вокруг стола, становилось с каждым выпитым бокалом всё больше и больше… и они заполнили всю столовую, от свечи до свечи и от пола до самого неба… и пока они заполняли её, они беспрерывно жевали и пережёвывали время, от прошлого до будущего, и оттого-то в пространстве вокруг стола его будто и не было.

Гройорг, прохрипев тост насчёт дорлифского неба и осушив за него ещё один сбившийся со счёта влитого в него хоглифского «Янтарного», хоглифского «Пурпурного» и хоглифского «Кровавого» бокал, остался в стоячем положении. Подождав, пока все опустят свои беспечные сосуды, налил себе ещё «Кровавого» и, пустив бутыль по кругу, снова прохрипел, почти несбивчиво (всё-таки столько дней без сна!):

– Друзья мои, от самого малого, нашего Семимеса-Победителя, до самого великого, нашего Малама, выпьем за дорлифские ночи… ночи, кои не заставляют жизнь прятаться от них во тьме!

Никто не понял в точности смысла этого тоста, но все разом подняли бокалы за дорлифские ночи. И только морковный человечек, перед тем как поднять бокал, одёрнул своего квадратного друга:

– Гройорг!

– Отец, пусть скажет, – проскрипел Семимес. – Лишнее доброе слово не будет лишним.

– Что ты, Малам, дружище? Я сказал лишь о дорлифском небе, но и словечком не обмолвился о небе над…

– Гройорг!

В это самое время раздался стук во входную дверь.

– Я открою, – сказал Дэниел. – Похоже, кто-то из нас закрыл на крючок.

Тот, кто закрыл дверь на крючок, промолчал, потом подозрительно глянул ему вслед, потом потупил голову. Но никто ничего не заметил.

Дэниел открыл дверь и чуть было не вскрикнул: перед ним стоял облитый то ли полумраком, то ли полусветом бродяга, в грязных, запятнанных кровью лохмотьях, с безобразным лицом, словно изрезанным окровавленными прядями волос. Чтобы не дать звукам предать его, незваный гость прикрыл Дэниелу рот своей сильной рукой и яростно прошептал:

– Тихо, Дэн!.. Как Мэт?

Эти слова заставили Дэниела вглядеться в его лицо.

– Жив и здоров.

– Этот здесь?

Дэниел задумался лишь на мгновение и ответил:

– Здесь.

– Идём!

…Гость толкнул дверь в столовую – сидевшие за столом уставили на него недоумённые взгляды. Мгновение, другое – настала очередь слов. Но их опередил тот, кто помнил, да забыл. Схватив ближний к нему нож, он ловко вспрыгнул на стол и бросился на бродягу. Всё случилось так быстро и неожиданно, что ни Гройорг, ни Савасард, ни Мэтью не успели помешать ему. Лишь Малам, в ушах у которого стояли не только охрипшие тосты его друга, но и зловещие слова парлифской вещуньи, успел вскинуть свою палку. Помнил-да-забыл, вскрикнув от боли и выронив из подбитой руки нож, махнул со стола прямо к двери и, одним движением сбив с ног бродягу и Дэниела, опрометью рванул к комнате Семимеса. Все устремились за ним… Дверь, хлопнув перед самым носом Савасарда, преградила им путь. Мэтью и Гройорг принялись стучать в неё кулаками.

– Открывай, парень! С нами не потягаешься! И не удумай в окно улизнуть! Мы за тобой пса пустим, а за псом – самых злых ферлингов во всём Дорлифе! – хрипло кричал Гройорг.

– Постойте, друзья! – воскликнул Малам. – Дайте ему опомниться, а мне… с сыном поздороваться, наконец… Сынок, дорогой мой, как ты?

– Плохо, отец. Подвёл я тебя. Очень подвёл. Неосмотрительностью своей подвёл.

– Что ты, Семимес! Что ты такое говоришь! Не горюй. Не горевать нынче надо. Ты дома. Какой-никакой, а всё-таки живой. Ты дома, сынок.