Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Венгерский и Суэцкий кризисы фундаментально изменили отношения Москвы с независимым коммунистическим миром. Операция в Венгрии и последующая казнь Имре Надя, который нашел убежище в югославском посольстве, поставили крест на начавшемся было сближении с Тито. Отношения с Мао также ухудшились. Отчасти это было связано с местными факторами: китайцы обижались на «несправедливые» для них договоры, на отказ поделиться ядерными технологиями и на прочие, реальные или мнимые, свидетельства «пренебрежения». Истинные противоречия лежали в области идеологии – как лучше организовать мировую революцию и под чьим руководством? Мао вполне довольствовался следованием Сталину – чья революционная карьера началась задолго до 1917 года, – но считал себя «главнее» Хрущева в делах международного коммунизма. После «тайного» разрыва КПСС со сталинизмом Пекин стал критиковать Советский Союз за «ревизионизм», то есть за «уклонение» от основной партийной линии. Центральное место в этой аргументации занимала участь коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе. Мао все настойчивее вмешивался в европейские дела, порой критикуя Советский Союз за его «тяжеловесность» или нападая на его слабости и неизменно стараясь доставить Москве как можно больше неприятностей. Он возложил вину за волнения в Польше и за фиаско в Венгрии – прямые результаты десталинизации – непосредственно на Хрущева. Сначала Мао заявил, что советские меры против поляков отражают «традиционный русский шовинизм»; затем он потребовал подавить венгерскую революцию «без жалости и без дальнейших проволочек». Он обвинил советского лидера в трусости, лишь слегка завуалировав свои слова, и пообещал поднять факел мирового революционного коммунизма, выпавший из рук Москвы. Восточноевропейские лидеры быстро оценили намеки Пекина и поспешили обрести некоторую независимость от Москвы. В ноябре 1955 года, например, СДПГ в Германии нарочито выбрала китайский, а не советский способ захвата немногих оставшихся крупных частных предприятий.[1251] Наибольшее впечатление произвело заявление старейшины китайских коммунистов Чжоу Эньлая о том, что Китай не боится ядерной войны; в том же месяце Мао привлекал всеобщее внимание на международном коммунистическом форуме в Москве. В итоге эта активность китайских коммунистов существенно ограничила Хрущеву пространство для маневров в Центральной и Восточной Европе.
Ближе к концу десятилетия возникла свежая проблема, которая впоследствии привела к очередному обострению европейской и общемировой напряженности. Президент Франции Шарль де Голль намеревался восстановить «величие» страны за счет отказа от дорогостоящих колониальных обязательств, развития собственного ядерного потенциала и занятия независимого положения в Европе. В 1958 году де Голль потребовал создания франко-британо-американского «Трехстороннего протектората» в рамках НАТО – отчасти с целью контроля за Германией, отчасти же для того, чтобы гарантировать полное равенство в военных вопросах. Когда это требование отклонили в Вашингтоне, генерал выразил свое недовольство, выведя Францию из средиземноморского командования НАТО. В том же 1959 году кубинский революционер Фидель Кастро пришел к власти в Гаване, свергнув проамериканского диктатора. Год спустя была испытана французская атомная бомба, что намного увеличило стратегическую самоуверенность Франции. В 1961 году – на фоне алжирских беспорядков в Париже и яростного сопротивления военачальников и франкоалжирских колонистов – де Голль вывел французские войска из Алжира. Это позволило ему более полно переориентировать французскую политику в отношении Европы.[1252]
Хрущев, со своей стороны, продолжал бороться с неумолимым возвышением Западной Германии. Весной 1957 года боннское правительство официально уведомило Москву о начале реализации военной ядерной программы. Советские аналитики прогнозировали, что через несколько лет бундесвер не только будет насчитывать около полумиллиона человек, но и получит на вооружение атомную бомбу. Неудивительно поэтому, что дипломаты и журналисты сообщали из Москвы о прогрессирующей «паранойе» Хрущева, о его постоянных упоминаниях вероломного нападения 1941 года, упреках в адрес немецкого «реваншизма» и лично Конрада Аденауэра, которого советский лидер считал фигурой наподобие Гинденбурга, «пригревающей» возрождение нацизма.[1253] До полного отчаяния Хрущева, по-видимому, довел очевидный для всех крах Восточной Германии. С 1949 года более 2 миллионов немцев бежали из страны, и этот поток только нарастал. Но Хрущев не смел ни выгнать Ульбрихта, ни даже слишком сурово того критиковать, поскольку следовало помнить о Мао и его требованиях защищать социализм от империалистической агрессии. Лидер Восточной Германии сделался тем самым хвостом, который виляет собакой, и в 1959–1960 годах – подстрекаемый Китаем – он затеял массовую коллективизацию сельского хозяйства. Исход был предсказуемым – дальнейшее сокращение поставок продовольствия, хотя Мао, чтобы выразить свою поддержку немецким коммунистам «на передовой», посылал ГДР еду, в которой остро нуждалось само китайское крестьянство. Если коротко, к концу десятилетия СССР столкнулся с перспективой полного демографического и экономического коллапса ГДР, за которым наверняка последовало бы объединение на условиях Бонна, что привело бы к присоединению «новой» Германии, обладающей ядерным оружием, к НАТО.
У Хрущева оставался единственный козырь – Берлин. Этот город, по его знаменитому выражению, был «тестикулами Запада. Каждый раз, когда я хочу, чтобы Запад кричал, я тискаю Берлин».[1254] В ноябре 1958 года советский лидер выступил с ультиматумом. Либо Вашингтон, Лондон и Париж договариваются с СССР о взаимоприемлемом окончательном соглашении по Германии, либо Советский Союз заключает отдельный мирный договор с ГДР и передает эту территорию под полный контроль Ульбрихта. Подразумевалось, что ГДР закроет все въезды в Берлин и тем самым подвергнет город новой блокаде. Именно в таком контексте советский лидер шантажировал западные державы на протяжении двух следующих лет. В январе 1959 года он обратился напрямую к Вашингтону, минуя Бонн, а когда это обращение не принесло мгновенных результатов, попытался «соблазнить» Аденауэра. Канцлер ФРГ, однако, отверг все предложения о конфедерации немецких государств – и возможность проведения конференции, на которой объявили бы о потенциальном воссоединении, – в обмен на признание ГДР и границы по Одеру и Нейсе с Польшей. Тогда Хрущев переключился на де Голля, но к моменту их встречи в Париже в марте – апреле 1960 года уже стало ясно, что французский президент желает видеть Германию разделенной и советская идея нейтральной конфедерации ему не интересна. Одновременно Хрущев стремился развивать советский ядерный потенциал и обеспечить как можно скорее паритет с Соединенными Штатами. Он был убежден, что только это обстоятельство заставит Вашингтон вести дела с СССР как с равным. Если разгорится новый вооруженный конфликт из-за Берлина, Советский Союз будет подготовлен лучше, чем при Сталине в 1948 году, когда США обладали монополией на атомную бомбу. Ресурсы армии, флота и военно-воздушных сил направлялись на войска стратегического назначения, которые были сформированы как отдельная войсковая структура в 1959 году.