Эйзенхауэр был в бешенстве, отчасти из-за того, что этот кризис лишал США возможности сотрудничать с арабскими националистами, а отчасти потому, что президент разделял всеобщее неодобрение британо-французского «империализма»; вдобавок ему предстояли перевыборы в следующем месяце – а еще египетский кризис отвлек мир от событий в Венгрии и позволил Хрущеву восстановить советский контроль над Восточной Европой. Венгры потерпели поражение; Соединенные Штаты «отодвинули». Эйзенхауэр поэтому всецело поддержал резолюцию ООН, которая требовала немедленного прекращения войны в Египте. Когда резолюцию отвергли вследствие британо-французского вето в Совете Безопасности, Эйзенхауэр принял более суровые меры. Используя широкое экономическое давление – через Международный валютный фонд и «обвальную» продажу облигаций, номинированных в фунтах стерлингов, – США попытались заставить европейские державы отступить. Французы, лучше подготовившиеся к интервенции в финансовом отношении, почти не пострадали, зато Лондон, на который «свалилась» девальвация фунта, испытал шок.[1247] В итоге Великобритания и Франция согласились полностью вывести свои войска из района Суэцкого канала к концу года. Это был сокрушительный удар по их позициям на Ближнем Востоке, который к тому же сказался на перспективах «кондоминиума» в Европе.

Во Франции вмешательство США в поддержку Насера было воспринято как сигнал о том, что Вашингтону нельзя доверять. Французы удвоили усилия по разработке собственной атомной бомбы и, как говорится, вцепились зубами в свои гарнизоны и полигоны в Алжире. Британцы, с другой стороны, покинули зону Суэцкого канала с ощущением, что им никогда впредь не следует оказываться в разных с Америкой лагерях. Кроме того, в Лондоне ширилось понимание очевидного: империя, некогда важнейший оплот британской власти в Европе, ныне превратилась в обузу, осложняет попытки сплотить мир против коммунизма.[1248] Великобритания больше не имела возможности отстаивать демократию в Европе и империализм на заморских территориях, пусть даже первая фактически требовала второго. В 1957 году британцы завершили военные действия на Кипре и освободили лидера киприотов, греческого архиепископа Макариоса. Три года спустя, договорившись о дальнейшем использовании военных баз, Лондон предоставил свободу острову, хотя межнациональная напряженность между турками и греческим большинством так и не была снята. Великобритания также отказалась от большей части своих африканских и азиатских владений, которые теперь рассматривались как «отвлечение от европейского жребия» и вызывали ненужные подозрения в дружественных столицах по обе стороны Атлантики. Колониальная империя создавалась преимущественно в стратегических целях, и по той же причине британцы отказались от нее – ради укрепления отношений с США, ради того, чтобы с «чистой совестью» обвинять СССР в нарушении прав человека, и ради возвращения Великобритании обратно в «Европу».

Суэцкий кризис изменил соотношение сил между европейскими державами Запада. Британский канцлер казначейства заявил в начале января 1957 года, что ахиллесовой пятой Великобритании в Суэце была «слабость [ее] послевоенной экономики».[1249] Тем летом Лондон настиг другой серьезный финансовый кризис: зарплаты были высоки, инфляция росла, спекуляции против фунта стерлингов возобновились. Государственные расходы оказались чрезмерно высокими. В чем-то предстояло уступить: фигурально выражаясь, либо пушки, либо хлеб с маслом. Великобритания выбрала масло. Население успокоили принятием «социального» бюджета: Макмиллан сообщил в 1957 году, что «так хорошо мы еще никогда не жили». Ценой за это стало европейское положение Великобритании. В конце 1950-х годов финансовое бремя сделалось настолько тяжким, что правительству пришлось сократить расходы на содержание Королевских ВВС и «Рейнской армии». Национальную армию распустили из-за недостатка средств; кроме того, упор отныне делался на внеблоковое ядерное сдерживание. При этом по мере ослабления Великобритании происходило возвышение Германии с ее бурно развивающейся экономикой, и ФРГ начала притязать на военное равенство, особенно в отношении ядерного оружия.

Самое важное состоит в том, что события 1956 года дали новый, решающий стимул к реализации «европейского проекта». «Европа будет вашей местью», – сказал Аденауэр премьер-министру Франции Ги Молле, когда новость об ультиматуме США по Суэцу достигла европейских столиц. Лондон – и прежде всего министр иностранных дел Селвин Ллойд – разделял ту точку зрения, что Европа должна объединиться экономически, чтобы «уравновесить» СССР и США. Впрочем, британцы по-прежнему отказывались идти на компромиссы в отношении национального суверенитета, в том числе из опасения развалить свое Содружество наций участием в таком экономическом союзе. Более того, Лондон считал, что Германия наверняка воспользуется соглашением о союзе как инструментом для возвращения к статусу великой державы. Макмиллан предупреждал, что это приведет к «Западной Европе, где будет доминировать Германия, которая станет средством возрождения немецкого могущества через экономические связи. Фактически это поднесет немцам на блюде все то, за что мы сражались в двух мировых войнах».[1250] Париж разделял эти тревоги, но пришел к мнению, что политическая и экономическая – однако не военная – интеграция с Бонном является наилучшей защитой.

В конце марта 1957 года при активной поддержке США страны – участницы Мессинского соглашения заключили «Договор о функционировании Европейского союза», более известный как Римский договор. Франция, Германия, Италия и страны Бенилюкса – если коротко, «шестерка» – договорились о создании общего экономического пространства (договор вступал в силу в начале следующего года). На конференции в Стрезе в июле 1958-го «шестерка» также согласовала общую сельскохозяйственную политику, призванную обеспечить управление излишками и помешать бегству аграриев с земли. Это Европейское экономическое сообщество (ЕЭС) представляло собой таможенный и экономический союз, явно основанный на модели Zollverein девятнадцатого столетия, и ставило целью «добиться более тесного» европейского политического сотрудничества. Великобритания осталась в стороне; Лондон взаимодействовал с ЕЭС через Западноевропейский Союз. «Европейский проект», реализованный в рамках Римского договора, отличался от первоначальных ЕОС и ЕПС в двух важных отношениях. Новый договор не подразумевал военных контактов – те целиком передавались НАТО – и едва ли затрагивал вопрос демократического представительства. Более того, в отличие от англо-шотландской унии и американского союза, европейскую интеграцию предлагалось вводить постепенно – это отнюдь не одномоментный акт, а процесс. «Европу не объединить одним махом и не сконструировать совместными усилиями, – заметил Робер Шуман. – Она возникнет из конкретных шагов, которые прежде всего обеспечат подлинную солидарность».