Возможно, вы подумаете, что хвост и задние лапы — это до обидного мало и никто никогда не сможет узнать, как выглядело это животное целиком. И тем не менее в статье академика Ю. А. Орлова, где описывался семантор[53], были даны не только подробнейшие характеристики каждой сохранившейся его косточки, но и опубликованы рисунки, реконструирующие внешний облик зверя (рис. 3.3).

Как можно было это сделать? «Рецепт» восстановления целого животного по фрагментам его скелета был предложен еще в начале XIX в. великим французским зоологом и палеонтологом Жоржем Кювье. Тем самым, о котором рассказывают, что он мог реконструировать целое животное по одной-единственной кости. Кювье делал это, используя сформулированный им принцип корреляций, согласно которому строение каждого отдельного органа животного не является случайным. Оно коррелирует, то есть соотносится, со строением целого организма и в конечном итоге обусловлено его образом жизни. Как писал Кювье, ни одна часть организма «не может измениться без того, чтобы не изменились другие, и, следовательно, каждая из них, взятая отдельно, указывает и определяет все другие. …малейшая ямка в кости, малейший апофиз имеют определенный характер, в зависимости от класса, рода, вида, которому они принадлежат, до такой степени, что каждый раз, когда мы имеем только хорошо сохранившийся конец кости, можно… определить все эти вещи столь же достоверно, как если бы мы имели целое животное»[54].

С помощью такого подхода Кювье, а вслед за ним и его ученики и последователи сумели, работая почти исключительно с ископаемым костным материалом, не только реконструировать внешний облик вымерших животных, но и высказать определенные догадки об их питании, способе передвижения, даже о некоторых особенностях экологии. Вроде бы все замечательно, но и тут перед нами встает призрак неопределенности. Вернемся к семантору. На реконструкции, приведенной в статье Орлова, семантор обликом и повадками больше всего напоминает современного тюленя, представителя ластоногих. Действительно, Ю. А. Орлов, детально изучив фрагменты скелета, заключил, что семантор имел совокупность признаков, «столь типичных для ластоногих, что не представляется возможным отнести ископаемое животное к какому-либо другому отряду млекопитающих» (выделено мной. — М. В.). Звучит весьма категорично. А теперь посмотрим на реконструкцию того же самого животного, опубликованную во второй половине ХХ в. (см. рис. 3.2). Перед нами существо, похожее на выдру и мало напоминающее тюленя. Современные исследователи, заново изучив остатки семантора, пришли к выводу, что этот зверь относится к семейству куньих и, возможно, в самом деле родственен выдре[55]. Вряд ли он обитал в море. Отсюда и его новый облик на рисунке. Подчеркиваю, и Орлов в 1930-е гг., и современные авторы имели дело с одним и тем же скудным ископаемым материалом. Но как же различны их выводы! Невзирая на категорический отказ академика помещать семантора в любую другую группу зверей, кроме ластоногих (моржи, нерпы, тюлени), сегодня его классифицируют как родича куниц, соболей и горностаев.

Получается, что реконструкции облика неведомых зверей — это не истина в последней инстанции, они меняются вместе с развитием палеонтологии. Появляются новые исследовательские методы, делаются новые находки ископаемых остатков, расширяется наше знание о современных и вымерших животных. Кто знает, может быть, и нынешняя реконструкция семантора — не последняя. Достаточно обнаружить недостающие элементы его скелета, например череп, чтобы картина изменилась в существенных деталях. И это совершенно нормально, такова специфика изучаемого материала. По мере изучения реконструкции становятся (хотелось бы в это верить) точнее и точнее, но все же они обречены оставаться реконструкциями, нести в себе элемент гипотезы.

Чтобы не создавать у читателей представление о том, что все в палеонтологии совсем грустно и безнадежно, расскажу еще одну историю. В 1897 г. Александр Бессонов, житель города Красноуфимска Пермской губернии, нашел странную окаменелость, судьба которой в дальнейшем на страницах палеонтологических книг и журналов сложилась очень интересно. Представьте себе узкую пластинку, усаженную длинным рядом (не менее сотни) остро заточенных зубов. Пластинка закручена в виде спирали, образующей несколько оборотов, так что вся конструкция (до 25 см в диаметре) напоминает диск циркулярной пилы. Находка оказалась в руках выдающегося русского геолога А. П. Карпинского, который, исследовав строение зубов, сразу понял, что спираль принадлежала какой-то хрящевой рыбе — дальней родственнице современных акул и скатов, жившей в начале пермского периода около 285 млн лет назад. Он назвал ее геликоприон Бессонова (родовое название Helicoprion в переводе на русский означает «спиральная пила»). Никаких других остатков скелета не было найдено, что и породило вопросы: где в теле рыбы размещался такой причудливый орган и как она им пользовалась? Сам Карпинский полагал, что зубная спираль находилась на верхней челюсти (носу) животного, другие исследователи помещали ее кто на нижнюю челюсть, кто в глотку, а кто даже на спинной или хвостовой плавник (рис. 3.4). В отличие от семантора, до сих пор представленного остатками одной-единственной особи, зубных спиралей геликоприонов найдено много, и принадлежат они как минимум трем разным видам рыб. Сравнительное обилие материала и применение новейших технологий, таких как компьютерная томография, позволили в последние годы наконец решить загадку зубной спирали геликоприонов. Все ошибочные гипотезы были отброшены; удалось точно установить, что этот орган располагался в передней части нижней челюсти, причем наружу выглядывали только десятка полтора верхних и самых крупных зубов, все остальное было погружено в хрящ (см. рис. 3.4). Двигая нижней челюстью, рыба могла и вправду использовать зубную спираль в качестве циркулярной пилы, разрезая мягкую плоть своих жертв, которыми были, вероятнее всего, головоногие моллюски[56].