выходили в издательстве Ленинградского университета, не платившего авторам ни копейки. Но, как кажется, Владимир Яковлевич не страдал от убогости быта: наука заменяла ему все, кроме родственных и дружеских связей» [52].

Фасад дома № 20 на улице Марата, 1949 г. (ЦГАКФФД СПб)

Студенты любили своего увлеченного делом доброжелательного профессора, вокруг которого сгущались тучи. Коллеги по кафедре осуждали «кабинетного» фольклориста за то, что тот ни разу не бывал в настоящей экспедиции, а пресса разносила оба его монументальных труда (к «Морфологии…» добавились еще и «Исторические корни волшебной сказки», вышедшие в 1946 году). Изыскания ученого объявили антимарксистскими, книги раскритиковали за насаждение религиозных и мистических идей, а Пропп стал жертвой борьбы с космополитизмом.

В стенах этого дома профессор переживал свою пятилетнюю опалу. Политическая кампания по борьбе с космополитизмом, проводившаяся в 1948–1953 годах, была направлена в основном против советских евреев, обвиняемых в низкопоклонстве перед Западом и антипатриотических настроениях. Коллеги Проппа, ленинградские филологи-евреи Виктор Жирмунский и Борис Эйхенбаум, которые когда-то одобрили «Морфологию волшебной сказки», запустив карьеру Владимира, лишились работы. Другие лингвисты, Исаак Нусинов и Григорий Гуковский, были арестованы и погибли в тюрьме. Сам Пропп происходил из семьи поволжских немцев, что также способствовало травле, в которой участвовали и некоторые его бывшие студенты. Ученого перестали печатать.

Здесь, в своем крохотном темном кабинете, не надеясь на публикацию, но безмерно увлеченный работой фольклорист в течение десяти следующих лет готовил свой третий масштабный труд, «Русский героический эпос».

«Нас поражали его мужество и стойкость: какими духовными силами надо было обладать, чтобы продолжать так упорно работать под градом незаслуженных обвинений. Может быть, ему в это трудное время помогали своим примером образы русских богатырей?» [53]

Владимир был поглощен делом своей жизни, с годами он открывал все большую глубину народной культуры, черпал силы в связи между природой и человеком. Студенты замечали и профессиональные «чудачества» профессора, всю жизнь посвятившего изучению древних суеверий.

«Прощаясь, я однажды подала Владимиру Яковлевичу руку через порог.

— Что вы делаете, — закричал он даже в каком-то ужасе. — Вы же фольклорист, а подаете руку через порог!

И добавил назидательно:

— Если мы забыли или не знаем смысл этого запрета, совсем не значит, что в нем нет смысла. Народ тысячелетиями вырабатывал эти запреты и видел в них глубокий смысл.

Конечно, он был прав: порог — граница между домом и миром, а значит, и опасная зона, где уже нет полной защищенности. А можно увидеть в таком прощании через порог и жест небрежения…

В другой раз я при Владимире Яковлевиче хотела разрезать ножницами завязанную двумя узлами веревочку на пакете. Владимир Яковлевич решительно отобрал у меня ножницы и сказал: «Вы же замужняя женщина, разве можно резать узлы? Женщина должна их развязывать!» И опять он глубоко понял мудрость этого запрета: в семейной жизни необходимо терпение.

<…>

С годами… Владимир Яковлевич… стал по телефону поздравлять меня с 22 декабря, когда солнце поворачивает на лето, а зима — на мороз.

Состояние здоровья Владимира Яковлевича во многом зависело от этих дат. Он чувствовал себя гораздо лучше, когда дни начинали нарастать» [54].

К концу 1950-х Пропп обрел заслуженное признание и в советской, и в международной фольклористике. За десять лет до своей смерти шестидесятипятилетний ученый получил просторную профессорскую квартиру на Московском проспекте и был назначен заведующим кафедры. Полуподвал на Марата, бывшая швейцарская, видевшая полную взлетов и падений карьеру знаменитого филолога, попрощался со своим прославленным жильцом.

Литература

«Дерзкий грабеж» // Биржевые Ведомости. — № 10979. - 26 февраля 1909.

Беляев, Юрий Дмитриевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890–1907.

Волконский С. М. Мои воспоминания. Лавры. Странствия. Родина. — Берлин: Медный всадник, 1923

Гречина О. Н. Человек другой цивилизации // Неизвестный В. Я. Пропп: приложение. Воспоминания о В. Я. Проппе. — СПб.: Алетейя, 2002.

Кириков Б., Штиглиц М. Петербург немецких архитекторов. — СПб.: Чистый лист, 2002.

Лупанова И. П. Учитель и друг// Неизвестный В. Я. Пропп: приложение. Воспоминания о В. Я. Проппе. — СПб.: Алетейя, 2002.

Бутинов Н. А., Бутинова М. С. Он живет в нашей памяти // Неизвестный В. Я. Пропп: приложение. Воспоминания о В. Я. Проппе. — СПб.: Алетейя, 2002.

Неизвестный В. Я. Пропп/ Научное издание/ Предисловие, составление А. Н. Мартыновой/Подготовка текста, комментарий А. Н. Мартыновой, Н. А. Прозоровой — СПб.: Алетейя, 2002.

Пропп В. Я. Морфология сказки. — Л.: Academia, 1928.

Путилов Б. Н. Пропп, Владимир Яковлевич // Краткая литературная энциклопедия / гл. ред. А. А. Сурков. — М.: Советская энциклопедия, 1962–1978.

Советский Союз. Евреи в Советском Союзе в 1945-53 гг. // КЕЭ. — Т. 8. - 1996.

Фатеев А. В. Образ врага в советской пропаганде. 1945–1954 гг.: монография / отв. ред. Петрова Н. К. — Ин-т рос. истории РАН, 1999.

Особняк Дингельштета

(1849 г., архитектор Б. Б. Гейденрейх) пр. Римского-Корсакова, 63

«Итак, мы живем в большой квартире (200 м2), с большими окнами и высокими потолками, на втором этаже двухэтажного дома, принадлежавшего еще моему прадеду со стороны матери — В. В. Лермантову. Моя семья — это папа, мама (Александра Владимировна Лермонтова, физик-спектроскопист по образованию), сестра Наташа, я, старая няня Муня (Мария Васильевна Савельева, нянчившая еще мою мать, добрейшей души человек), дядя Воля (Владимир Владимирович Лермонтов, радиоинженер), тетя Китя (Екатерина Владимировна Лермонтова, геолог) и бабушка, мамина мама, Екатерина Антоновна… <…> Кроме