Судя по скромной одежде, перед нами сидели трое таких счастливчиков, едущих на практику в какой-то провинциальный городок.

– Мы будем учить детей в местной школе, – гордо поведала Далая – высокая, худая как щепка девица, с длинным лицом, тонкими волосами и большими, красивыми глазами.

Я отвела взгляд, скрывая зависть. Они будут учить детей, а я неизвестно доживу ли до следующей недели. А если и выживу, чем будет наполнена моя жизнь? Жизнью мужа, приемами, сплетнями высшего света? Выходами в свет и попытками затмить других дарьет? Выбором платья и прогулками по магазинам?

Впервые я задумалась над тем, зачем живу. Чтобы улыбаться и танцевать? Чтобы выполнять прихоти мужа? Хорошо, если боги дадут детей, а если нет?

«Мы будем учить детей». Я представила, как вхожу в класс, где на меня с парт смотрят десятки пар любопытных глаз, как дети ловят каждое мое слово, и я открываю для них новый мир. Титул «дарьета» уже не казался идеалом жизни.

– Значит, вы тоже считаете, что власть не должна быть сосредоточена в руках одного человека? – осведомился у «мужа» Аргус. Третий студент, представившийся Вальгерием, большей частью молчал, кивая в особо значимых моментах спора.

Ох уж эти «дорожные знакомства»… Минимум этикета, обращение по именам и желание выплеснуть свою жизнь на случайных людей. Наш разговор очень быстро свернул в сторону политики.

Я всегда считала, высшее образование – благо. Оно помогает нашей стране оставаться великой. Подбрасывает топливо двигателю прогресса. И просто украшает общество умными, образованными людьми, но оказалось, ум – не всегда хорошо. Порой его излишек приводит к опасным заключениям.

– Если этот человек избран из народа, – делая вид, что задумался, проговорил Фридгерс, – но и тогда велик шанс, что избранник решит задержаться у власти, превратившись в нового императора.

Мы не просто обсуждали императора, мы обсуждали совершенно крамольные вещи: власть без его величества. И пусть у меня были личные причины не любить Тадеуса-Эрам-Шари – сложно любить того, кто приказал тебя арестовать – но даже я понимала: власти нужна сильная рука. Если отрубить у тела голову, ноги не будут знать, куда идти, руки – что делать. Как бы ни был плох его величество, на нем держится все. Убери – и страна посыплется по бревнышку.

Наемник был лишен верноподданнических чувств. Совершенно аморальный тип. Так что студенты нашли в его лице полное понимание своих идей.

Я сидела, краснея от смущения, вынужденная слушать этот бред, потому как мой единственный вопрос:

– А вы считаете, ваш человек из народа будет знать, как управлять государством?

Вызвал бурю негодования со всех сторон.

Мне доказывали, что управлять страной можно научиться на ходу. И если человек умен и талантлив, если у него хорошая команда советников, если есть минимальный опыт управления, то ничего сложного нет. Главное, чтобы человек целиком и полностью отдавал себя стране, чтобы любил и заботился исключительно о благе народа.

Этакая утопическая идеальная личность. Мне страшно стало за детей, которых они собирались учить.

Вот кого надо арестовывать. Вот кто несет вред государству, а не такие заблудшие души, как мой отец. Если бы могла – сама арестовала, но о чем мечтать, когда в первую очередь арестуют меня. И будем мы сидеть в соседних камерах… Быстро же невзгоды способствуют развитию терпения. Поэтому я сидела молча, внутренне кипя от негодования.

– Собирайся, скоро выходим.

Я удивленно вскинула брови. Никто не удосуживался держать меня в курсе планов, и это несколько нервировало.

– Мы пересаживаемся на ночной «Острец».

– Рады были знакомству.

Я едва заметно фыркнула. Наемник и студенты-вольнодумцы – самая подходящая друг другу компания. Жаль, молодые люди не в курсе истинного лица моего «мужа». Не думаю, что их теплое чувство «взаимопонимания» останется прежним, узнай они, кто он на самом деле.

– Ночной? – спросила тихо, когда студенты вышли в коридор.

– Да, дорогая. Нас ждет одно купе на двоих. Не считаешь, это – прекрасная возможность ближе узнать друг друга.

Я прикусила губу, искренне надеясь, что слова – очередная провокация, которые, как я заметила, обожает делать наемник.

– Желаешь узнать, как сильно я могу расцарапать твое лицо? Или пристрелить, пока ты будешь спать?

Фридгерс прищурился, прошелся по мне оценивающим взглядом.

– Знаешь, мое задание еще никогда не было таким, – он понизил голос, наклонился, едва касаясь губами щеки. Я с трудом заставила себя не отстраниться, – приятным.

Его палец очертил линию моего подбородка, я все же дернулась и искренне пожелала:

– Сожри тебя бездна!

Фридгерс ответил искренним смехом.

– Ты так не похожа на дарьету, что я начинаю сомневаться, ту ли девушку похитил?

Колеса застучали сильнее, вагон тряхнуло.

– Подъезжаем. Отложим наш разговор, милая, до вечера.

А мне очень хотелось, чтобы Фридгерс до этого вечера не дожил.

Поезд стоял на путях, пыхтя и покашливая, как давний любитель махорки. Вокруг суетились пассажиры. С очередным пронзительным гудком вокзальная суета цепенела, чтобы через мгновенье вспыхнуть с удвоенной силой.

В толпе мелькали синие форменные куртки рабочих. Прошла строем рота солдат. Я засмотрелась, но меня дернули за руку, еще и за талию приобняли – не вздохнуть – и потащили за собой, как чемодан.

Мне всегда нравилось путешествовать, но сейчас в роли бесправного багажа путешествие теряло свое очарование.

Бездна, как хочется, чтобы меня оставили в покое! Я желаю столь малого: забиться в угол, закрыть глаза и забыть обо всем.

Проводник вежливо поклонился, занес багаж в купе и удалился, получив на чай.

– Располагайся.

Фридгерс продолжал играть в заботливого мужа, но я знала, рано или поздно игра ему надоест. И тогда забота превратится в жестко ограниченные рамки: встать, сесть, молчать. Я содрогнулась, и это не укрылось от мужчины.

– Замерзла? Потерпи, я распоряжусь, чтобы нам подали ужин. А пока не хочешь разобрать покупки?

Я помотала головой, присаживаясь на мягкий диван около окна, но Фридгерсу мое согласие и не требовалось. Мужчина зашуршал бумагой, я даже дыхание затаила. Неужели хватит наглости рыться в женском белье?

Хватило.

– Дорогая, – Фридгерс разочарованно растянул в руках панталоны строгого покроя, вдобавок такого унылого серого оттенка, что мог вызвать приступ хандры даже у самой благочестивой девицы. К ним прилагалась такого же «веселого» цвета нижняя сорочка.

– Знаешь, по нижнему белью можно многое сказать о женщине. Я ожидал что-то более, – он взмахнул кистью, – изящное или кружевное.