это было несхоже с тем весельем, что возникало у них на деревенских посиделках. Там и веселье никогда не было похоже на вчерашнее. То разудало-бесшабашное, то игривое, то даже озабоченное. А эти, как ни прислушивалась каждый день, всегда играли одинаково, ровно, усердно, как и сейчас.

Люба подошла к противоположной стене, где светилась расщелина, заглянула в нее:

— Выводят ретиво, а музыка у них какая-то ревучая. Не от души.

— Нет, — Александра мотнула головой: — То душа их просит чем-нибудь ее потешить.

Люба отпрянула от расщелины:

— Какая душа у этих выродков? Душа — это когда… больно.

— Человек любой задумывается. И как он хочет есть и пить, так и душа требует услады, чтоб забыться иль возмутиться. Надо… — Она не договорила, прислушавшись к шороху за стеной. — Кажись, малые мои проснулись. — И лицо Александры скривила такая страдальческая гримаса, что Любе стало не по себе.

Мать не столько услышала, сколько поняла из неясных звуков, что терпение Антошки кончилось.

— Детки-то не емши, не пимши, — сказала Александра, суетливо озираясь, будто ища что-то вокруг.

За стеной вскрикнул Антошка. Александра вздрогнула, кинулась к щели. Антошка плакал. Почему не уговаривал его Федотка? Значит, мальчикам совсем худо. Александра отстранилась от щели, беззвучно зарыдала.

Внезапно Люба бросилась к двери и с силой в нее заколошматила. Дверь распахнулась. Рябой немец схватил девушку за руку, что-то грубо выкрикнул. Люба тут же зачастила:

— Я не могу здесь быть, не могу сидеть с этой бешеной. Она не в себе. Вон как воет! Волосы дыбом поднимаются. Уберите ее к детям или детей подсадите к ней.

Солдат мрачно взглянул на Александру, зашедшуюся в рыданиях. На лице его отразилось подобие вопроса. А Люба все настойчивее требовала, чтобы детей посадили вместе с матерью. Охранник толкнул девушку так, что она с трудом удержалась на ногах. Захлопнул дверь, но через минуту снова распахнул и втолкнул в амбар мальчиков. Они бросились к матери.

— Соколики мои, — плакала, обнимая сыновей, Александра.

Люба снова села в угол.

Между тем дети оживились. Антошка начал рассказывать о пауках, которых видел в той половине амбара. Потом вместе с Федоткой начал мастерить из соломы фигурки.

Внезапно дверная щеколда опять зашевелилась. Женщины насторожились, затаились дети.

В проеме двери появилась испуганная Степанида с двумя внучками, прильнувшими к ней с обеих сторон. Сзади нависал часовой. Степанида будто не решалась переступить порог амбара. Охранник что-то пробормотал, толкнул ее и прихлопнул дверь. Лязгнул засов.

Степанида так и осталась стоять с девочками у двери. Вид у нее и у внучек был такой, словно, зайдя на минутку, они раздумывали, а стоит ли оставаться. Первой заговорила Степанида каким-то чужим, хрипловатым голосом:

— Разрешите, люди добрые, к вам присоседиться. Да, скромнехонько вы туточки устроились. Скучливо вам, знать, здесь. Для веселья меня прислали.

Слова эти никак не вязались со скорбным выражением на ее лице. Она растерянно оглянулась назад, как бы проверяя, закрыта ли дверь, добавила:

— Темновато чтой-то у вас здесь.

— Что-то ты не резво шла, — подала голос Александра.

— Недоспеть хужее, чем переспеть. — Голос Степаниды дрогнул. — Вот как мы, стало быть, сплотились. — Девчушки испуганно взглянули на бабушку, и она заговорила нарочито спокойно — Посидим здесь, отдохнем.

Медленно, будто нащупывая пол, Степанида прошла к Александре. Девочки не отставали от нее ни на шаг. И когда бабушка грузно опустилась на солому, они сели рядом, снова припав к ней с обеих сторон. К ним подошел Антошка. Он легонько дернул одну за белокурую косичку. Та даже не оглянулась. А бабушка ласково погладила ее по голове. Антошка растерянно посмотрел на мать, но и она словно не заметила его шалости. Мальчик досадливо мотнул головой и пошел к Федотке. Они о чем-то зашептались.

Братья разговаривали все более оживленно. Взрослые не обращали на детей никакого внимания, молча думая каждая о своем. Девочки, немного освоившись, стали с интересом поглядывать в сторону мальчиков. Федотка показал им соломенную куклу. Девочки посмотрели друг на друга и одинаково кивнули белокурыми головками. Они нерешительно поднялись, подошли к мальчикам, крепко держась за руки. Федотка протянул младшей куклу. Та осторожно взяла ее, отдала сестренке. Вдвоем стали осматривать, ощупывать самоделку.

Затем дети сели на пол. Антошка вырвал у девочек куклу и, спрятав ее за спину, стал строить рожицы. Но девочки не обиделись, а весело захихикали. Антошку это ободрило, и он с веселой деловитостью предложил:

— Давайте играть в прятки.

Девочки одновременно обернулись к бабушке, чтобы спросить ее позволения на шумную игру. Но та даже не взглянула на детей.

Снова резко лязгнула щеколда. Все разом оглянулись на распахнувшуюся дверь. Вошли двое немцев. Часовой остался за порогом. Офицер, тот что расспрашивал Александру, прошел вперед, на середину амбара. Расставив ноги, он молча постоял, вглядываясь в полумрак. Приказал:

— Встать!

Александра со Степанидой поспешно вскочили. Люба поднялась нехотя.

— Слюшать! — офицер выдержал паузу, остановив взгляд на Любе. — Вы все упрямы на свою погибель. Даю вам подумать айне ночь. — Он поднял вверх указательный палец. — Завтря утро доложить, кто шлиссен зольдатен. Если нет — все погибнуть.

Офицер снова выдержал паузу. Повернувшись на каблуке, пошел к выходу.

Когда дверь захлопнулась, никто не пошевельнулся, даже дети. Они испуганно смотрели на взрослых. Первая заговорила Степанида:

— Вы давненько здесь сидите. Чай, изголодались. Я прихватила маленько. Давайте позастольничайте, ребятки.

Она достала из кармана маленький узелок, развернула тряпицу, в которой оказалось несколько махоньких картофелин, положила их на солому.

— Вот у нас и скатерка. Тут сорно, зато поедите проворно.

Мальчики и девочки присели вокруг Степаниды. Она продолжала ласково приговаривать, но в ее голосе прорывались тревожные нотки. Тогда девочки вскидывали белокурые головки и смотрели на бабушку.

— Ну, вот и ладненько, засветло повечеряли, а теперь спать.

— Спать? — испуганно переспросила Александра, но тут же спохватилась, метнув быстрый взгляд в сторону детей. — Конечно, укладываться пора. Скоро уже и темнеть начнет.

— Я не хочу спать, я завтра уже спал, — захныкал Антошка.

— Ну, вот еще, — намеренно ворчливо произнесла Александра. — Я сейчас постелю соломушки помягче, и будем баиньки. Ну-ка, сыночек, выбери себе местечко.

Степанида тоже занялась приготовлением постели для внучек.

— Ложитесь, детушки, — с необычной лаской в голосе позвала Александра.

Антошка подошел к ней вплотную, потерся щекой о ее волосы, потом крепко обнял мать за шею, доверчиво залопотал:

— Маманя, а ты будешь с нами баиньки? Не уйдешь от нас ночью? Давай приснимся друг другу!

— Конечно, мой родной.

— Маманя, а что будет завтра?

Александра живо обернулась на Федоткины слова и выдавила из себя улыбку.

— Завтра мы пойдем