– Вы это видели собственными глазами? – спросила я.

– Не я, – покачала головой Катя, – это видела Алина.

– Могу я поговорить с ней?

– Дочь, иди-ка сюда.

Чтобы поговорить с ребенком, я опустилась на одно колено.

Алина смотрела на меня с вежливым ожиданием во взгляде.

– Мама рассказала, что ты видела дядю, который выбежал из старой двери?

Алина вопросительно посмотрела на маму.

– Ой, да не бойся, – успокоила та ребенка. – Расскажи. Мы с тобой шли домой после прогулки с Джеком, так?

– Так, – кивнула девочка.

– Я ушла вперед, а ты отстала, потому что…

– Потому что пошла за мячом. Он улетел.

– И ты нашла свой мячик? – спросила я.

– Нашла, – улыбнулась девочка. – Дома мама его мыла, он испачкался.

– Какого он цвета?

– Красный. Там еще принцесса в длинном платье.

– Ух ты, – протянула я. – Хочу такой же мячик. И далеко он укатился?

– Не очень.

– Когда ты догнала мячик, то увидела дядю, который выходил из старой двери?

Алина снова посмотрела на маму.

Та улыбнулась.

– Он побежал. А я взяла мяч и пошла к маме.

– Ужас какой-то, – заключила Катя.

Но наш с Алиной разговор был еще не окончен.

– Алина, а дядя был один?

– Один, – подтвердила девочка.

– Ты его раньше видела? Может быть, чей-то папа или дедушка.

– Я его не знаю, – насупился ребенок.

– Не покажешь, в какую сторону он побежал? – не отставала я.

– Он… туда!

Она махнула рукой куда-то в сторону. Понятно. Направление указать не сможет. Да и что взять с маленькой девочки?

– Ты запомнила его одежду или цвет волос?

Алина посмотрела на маму, потом снова перевела взгляд на меня.

– Она не помнит, кажется, – сказала Катя.

Но я решила попробовать в последний раз.

– Это мой друг, Алина, – самым серьезным голосом сказала я. – Я очень давно его ищу. Скучаю по нему. А вдруг это был он?

Алина ничего не ответила.

– Ну, хорошо, – сдалась я. – Спасибо тебе. Теперь я точно знаю, что он здесь был. Значит, я его обязательно найду.

Отпустив девочку на волю, мы с Катей пошли к ее подъезду.

– Значит, вы ищете того человека? – спросила Катя. – Ой. Да неужели это он?…

– Нет-нет, – успокоила я ее. – Я не знаю, что он сделал. Мне интересно другое. Он воспользовался путем, который был перекрыт долгие годы. Зачем он это сделал? Почему не вышел через подъезд?

– Потому что не хотел, чтобы его видели, – решила Катя.

– Любовник, которому не повезло, – заключила я.

Катя улыбнулась.

Около подъезда мы попрощались. Как и Горелова, я попросила Катю никому не рассказывать о нашем разговоре.

– Я помню, вы жилищный инспектор. Вы просто ищете недостатки в работе коммунальщиков. Или что-то типа того. Но я не стала бы сплетничать и без вашей просьбы. Просто это низко, что ли. И без того на всех углах обсуждают.

– Спасибо, Катя.

Пока что мне везло. Даже упрямые подростки и те выложили все, что знали. А ведь могли бы и послать куда подальше.

Ноги гудели. Начинала болеть голова. Уже зайдя в квартиру, я вдруг вспомнила, что в холодильнике остался только Ленкин картофельный суп – единственное полноценное блюдо. Остальное находилось в виде остатков, упакованных в контейнеры или обернутых в фольгу. Глядя на некоторые продукты, я даже вспомнить не смогла, когда в последний раз обращала на них внимание. Внешне они выглядели довольно пристойно, но внутри вполне могла зародиться жизнь.

Нужно было идти в магазин.

Вот интересно, можно ли отнести двадцать один час пополудни к позднему вечеру? По идее да. Но я бы так не сказала.

Людей на сумеречных улицах Тарасова было больше, чем днем. Всевозможные торговые точки прямо-таки кишели посетителями. Уличные кафе были забиты под завязку. Из каждого освещенного угла звучали либо смех, либо музыка. Гуляли все, от мала до велика.

Все дело было в необычайной жаре. Вечером, когда она спадала, появлялся шанс вспомнить, что такое легкий прохладный ветерок, а то уже и забывать стали, что это такое.

Разумеется, в супермаркете тоже было людно. Мне повезло урвать последнюю тележку, не из тех, которые большие и неудобные, а ту, что поменьше. Это позволило мне удачно лавировать в толпе, не рискуя сбить кого-то с ног.

Закупилась я быстро. В очереди тоже долго стоять не пришлось, потому что попалась очень бойкая кассирша. И очень вежливая. Каждому покупателю желала всего доброго, не забывая, однако, спросить о наличии дисконтной карты.

Уже дома, раскладывая по полочкам покупки, я вспомнила, что так и не позвонила Кирьянову. Теперь-то было уже поздно. Не хотелось выдергивать его из уютной семейной обстановки. Но сам он, кстати, тоже не пытался связаться со мной. А поговорить нам все же следовало.

Разумеется, Киря решил появиться именно тогда, когда я решила принять душ. Пришлось отложить водные процедуры.

– Какие у тебя дела? – спросил он.

Я передала ему наш разговор с домоуправом Егором Гореловым.

Ничего не утаила, выложила все, как на духу.

Услышав о том, что Горелов питал чувства к погибшей Елене Соломко, Кирьянов выдвинул следующее предположение:

– А ты не думаешь, что он мог посодействовать Елене?

– В смысле, помочь ей выброситься из окна?

– Ревность, все такое, – предположил Киря. – Вот ты с ним разговаривала на эту тему. Как думаешь, он способен?

Я прокрутила в голове то, что касалось Горелова, и то, что коснулось меня.

Маловероятно, что он столкнул Елену с подоконника. Он ее любил, и давно. Ее бывшего мужа презирал, это да. Дал понять, что при личной встрече с ним с трудом бы удержал себя в руках. Для Елены был готов на все, но не получил от нее заветного «да». В ее квартире вел себя очень церемонно, не хозяйничал. Про Вику отзывался с теплотой. Ревность, вероятно, присутствовала, но я не почувствовала в нем желания добиваться Елены самым решительным способом.

– Я не думаю, что он как-то причастен к ее гибели, – сказала я. – В конце концов, он мог бы проколоться у нее дома, но этого не произошло.

– Ну, я не знаю, – протянул Кирьянов, – ты ведь сказала, что он когда-то воевал, а перестройка сломала ему жизнь. Такие вот вояки частенько и оказываются теми, на кого, как ты говоришь, нельзя подумать.