Я подскочил к борющимся и отшвырнул «матросика» от Дюши. Немного не рассчитал, и тот улетел головой в прилавок. Звонко тренькнула витрина, обдав дождем осколков ноги живой очереди. Крики, визги продавщицы и прочие маты смешались в симфонию хмельного дебоша.

— Милиция! — удивительно тонко визжала продавщица с фигурой Мордюковой. — Караул! Милиция!

На нашу беду, «морячок» оказался не один. Его дружки посчитали святым долгом отомстить за лихое и явно злонамеренное врезание его головы в витрину. Кинулись на меня сразу вдвоём. Тут еще очухался Штырь и его братки. Пытались выудить из общей свалки Дюшу. Но дзюдоист уложил сходу одного из них броском через бедро. Ноги поверженного сверкнули в воздухе и смели с соседнего столика трехлитрушку с пивом. С каждой секундой количество наших недругов росло в геометрической прогрессии, как головы у гидры.

Я зарядил кулаком в ухо раздухарившемуся Штырю, оттолкнул какого-то «доцента» в очках, который отважно пытался вмазать мне сушеной воблой, и вытащил из общей свалки Дюшу.

— Валим! Скорее! — дернул я его за рукав.

Но свалить мы не успели. Оглушительная трель свистка перекрыла звуки побоища. Резанула по перепонкам так, что все мигом встали по струнке, как по мановению волшебной палочки. В проеме пивнушки нарисовались трое дружинников. Лица решительные, на шеях галстуки (как же без галстуков-то патрулировать), на руках красные повязки.

Дружинников почитали и боялись почти так же, как милиционеров. Ведь они могли в вытрезвитель доставить и даже обладали полномочиями протокольчик соответствующий административный накатать.

— Спокойно, граждане! — гаркнул один из дружинников, сразу видно, старший, и галстук у него шире, и повязка ярче. — Что здесь произошло?

— Эти двое! — взвизгнула продавщица тыча в нас пухлым пальцем с малиновым ногтем. — Разнесли тут все!

Вот, блин… Собаку съел, а хвостом подавился. Мы уже бочком почти пробрались к выходу. Но затеряться среди толпы не получилось. Граждане почему-то нас опасались, как чумных, и шарахались от нас в стороны. В результате такого непонимания мы стояли на оголенном пятачке, видны, как на ладони.

— Пройдемте в отделение, граждане, — дружинники приблизились к нам, грозно сверкая повязками.

— А мы что? — притворился я немного пьянее обычного. — Мы ничего… Это вон те, это самое. А мы…

В отделение нам никак нельзя. Вскроется, что я мент, и Дюша меня спалит. Значит, будем играть роль до конца.

— Разберёмся, — буркнул старший, и нас вывели под руки.

Краем глаза я видел, как Штырь и его команда спрятались за спинами посетителей. Судя по всему, с милицией им дело иметь тоже, ой, как не хотелось. Еще даже больше, чем нам. Сразу видно, что рыльце в пушку и руки замараны.

Мы вышли на улицу. Солнышко в закат уходит. Мимо спешат прохожие, квакают клаксонами автомобили, на лавочке студенты брякают на гитаре, выдавая хрипотцу общеизвестного голоса: «Идет охота на волков, идет охота…» В общем, жизнь мирная кипит, будто и не было войны в пивнушке.

Дюша что-то лопочет, пытаясь доказать стражам правопорядка нашу кристальную невиновность. Я иду, немного заплетаю ноги, делаю вид, что петь еще могу, а рисовать точно уже нет.

— Алкашня, — шипели дружинники. — Ну ничего! По месту работы сообщим.

Руки у меня свободны. Никто дружинников наручниками не снабжал. Да и незачем было. Никому и в голову не приходило оказывать им сопротивление. Виданное ли дело, перечить представителям закона. Даже хулиганы в это время были «правильные».

Я не просто так ноги свои кривил. Оперся на Дюшу, будто помощи просил у боевого товарища в передвижении своего бренного тельца. Сблизился с ним и шепнул на ухо:

— Хорошо бегаешь?

— Угу,– кивнул тот.

— На раз, два три, готов?

— Ага.

— Три!!!

Рванули с места в галоп. Пиво во время драки изрядно из Дюши выветрилось. Адреналином, потом и прочим метаболизмом выгналось.

Припустили в сторону от проспекта, перескакивая через бордюры и небольшие чугунные заборчики. Разогнали стайку голубей, бессовестно обрызгали лужей капрон под мини-юбкой проходящей мимо красотки.

Дружинники, надо отдать им должное, самоотверженно рванули за нами. Но дядечкам возраста партработников не угнаться за молодыми и горячими.

Вскоре трели свистка за нашими спинами стихли, а мы, повиляв дворами и закоулками, очутились в глухой подворотне, где кроме кота и воробьёв никого не было.

— Фу-ух! Андрюха! Спасибо тебе! — выдохнул Дюша, привалившись спиной к изрисованному мелом бетонному забору. — Ты настоящий друг! Если бы не ты… После вытрезвителя и хулиганки меня бы точно с работы поперли. Да и Штыря ты отвадил. Ловко так. Кружкой под дых! Я думал, ты драться не умеешь…

— Так я и не дрался, — пожал я плечами. — Кружкой любой дурак махать умеет.

Глава 10

— Ну, не скажи, — Дюша замотал головой. — Я даже не понял, как ты Штыря кружкой уработал. Быстро так, как Зорро. Поначалу думал, что бугай и вправду подавился.

— Шахматиста всяк норовит обидеть, — улыбнулся я. — Пришлось учиться пользоваться подручными средствами. Шахматной доской, например, еще удобнее бить.

— Так ты поэтому на борьбу пошел? Чтобы научиться отпор давать.

— И поэтому тоже, — кивнул я. — А ты где живешь?

— На перекрёстке Герцена и Железнодорожников.

— О, так и я почти там. Недалеко, — соврал я, чтобы составить Дюше компанию. — Так, может, мы и раньше пересекались? У тебя как фамилия?

— Пичугин, — поморщился Дюша, явно недовольный своими птичьими анкетными данными.

— Не, не слышал, — пожал я плечами.

— А у тебя? — спросил дзюдоист.

— Нагорный, — соврал я, взяв фамилию из прошлой своей жизни, чтобы не светить Петрова.

Главное — слишком часто ее не повторять.

— А это не у тебя случайно отец в автоколонне работает? У меня там брат раньше шоферил.

— Ага, он самый. Скоро на пенсию уже, — закивал я, а потом, понизив голос, добавил. — Ну так, что за дело тебе предложил тренер?

— Вообще-то это секрет, — буркнул Пичугин. Он уже протрезвел и снова стал осторожным.

— Понимаю, не хочешь, не говори. Просто думал с вами заниматься делами серьезными. Ну раз не заслужил пока доверия, значит, обойдусь. Буду дальше в шахматы играть.

Мы прошли еще несколько метров по тротуарным плитам, по старой советской привычке бахнутым прямо в грязь.

— Да ты не обижайся, Андрюха, я правда не могу сказать, — ответил, наконец, тот. — Обещал.

— Конечно, брат, — похлопал я его по плечу и восторженно добавил. — А классно мы Штыря с тобой уделали. И дружков его. Но ты один лучше пока не ходи по улице, на всякий случай. Если что, можем вместе на тренировку ходить. Хотя, ты мне не доверяешь, ну и ладно. Переживу…

— Ладно, ладно… — прокряхтел Пичугин. — Скажу. Только между нами. Лады?

— Конечно. Чтоб я сдох!

— Зуб даешь?

— Вот те клык, — щелкнул я ногтем по правому клыку.

— Короче… Хотим одного толстосума пощипать. Вернее, дачку его. Директора овощебазы. Говорят, у него на даче добра всякого, что грузовиком не вывезешь. Соответственно, и камешки должны иметься.

— Какие камешки? — включил я простачка.

— Ну явно не гранитные, — фыркнул дзюдоист. — Брюлики, наверное, какие ж еще? А, где брюлики, там и золотишко водится. Сечешь?

— Это, я так понимаю, бриллианты? Ты думаешь, они у кого-то есть?

— Ох, Андрюха, какой же ты все-таки… Шахматист. Совсем далек от криминала.

— Что есть, то есть, — кивнул я. — Однажды в парке я деревце сломал. Потом два дня, как на иголках сидел. Все ждал, что за мной придут. Слава богу не пришли… А деревце-то сдохло.

— Блин, Андрюха! С таким взглядом на жизнь далеко не уйдешь, — назидательно проговорил Дюша. — Нужно уметь от нее брать нужное.

— То есть, грабить? Как вы задумали?

— Э, нет. Забрать ворованное — грабежом не считается. Вот ты как думаешь, откуда у директора овощебазы столько добра? Зарплата рублей триста-четыреста. Депутатом в горсовете он вообще бесплатно заседает.

Всё это Пичугин будто бы говорил не сам по себе, так крепко засели, видимо, в нем «проповеди» тренера.

— Накопил, наверное, — пожал я плечами. — Откуда ж ещё.

— Ага, как же… Да наша Михайловская овощебаза на все Зауралье знаменита. Тишкин такие схемы проворачивает — закачаешься.

Я повернулся к нему, с сомнением прищурив глаз.

— А ты откуда знаешь?

— Мне Лев Палыч рассказал. Он давно Тишкина пасет, присматривается.

— А ОБХСС куда смотрит? Надо бы им сообщить, — продолжал я рубить с плеча.

— Да ты с ума сошел. Там и так все при деле. Деньги большие крутятся. Схема простая. Тишкин отпускает на склады и в магазины фрукты и овощи с некондицией. Понимаешь? Ну гнилушки, порченные, это нормальная практика. Соответственно, и получает от них оплату не за весь товар. Процентов десять