— Я же сказал!..

— Нормальную бабу в тюрьму не посадят.

Максим взял салфетку, вытер рот, швырнул ее на стол и поднялся.

— Все-все! Больше не буду. — Оксана потянулась к бутылке, наполнила бокалы.

Но Максим продолжал стоять. Он и хотел бы уйти, но, увы, Оксана при всей свой вздорности притягивала его.

— Я же сказала…

Максим понял, что Оксана сама сейчас поднимется и попробует повиснуть у него на шее. Этого он допустить не мог, поэтому сел.

— А тебя в самом деле хотели убить? — спросила она.

— Здесь как в кино, страсти бурлят, кипятком… брызгают. Только он свинцовый.

— Расскажешь?

— Не хотелось бы.

— Почему?

— Если бы все закончилось, а у нас все в процессе. Одного волчару пристрелили, а другой его лес под себя прибирает. Как бы война не началась. Что-то не так сейчас скажу и накаркаю.

— Ты суеверный.

— Как всякий актер.

— Вот! Ты актер! На этом нужно стоять. Можно я не буду тебя уговаривать?

— Нужно. — Максим усмехнулся.

— Ты салат совсем не ешь. Да и макароны остынут.

Максим и салат попробовал, и тарелку свою подчистил. Он ел, пил, перебрасывался с Оксаной пресными фразами. Никто из них не хотел обострять обстановку, но Юрьев чувствовал, что у Оксаны копились вопросы. Она хотела знать о Рите если не все, то много. Это было не праздное любопытство. Оксана воспринимала Риту как свою соперницу.

Они говорили, не обостряя отношений, а бутылка опустела. Максим не заметил, как закончилась вторая. А когда он откупорил третью, Оксана вдруг пошла в наступление.

Она снова приблизилась к нему, мягко положила руки на плечи и спросила:

— Ты меня любишь?

Максим промолчал. Он мог бы сказать «нет», но детектор лжи не согласился бы с этим, уличил бы его в обмане. Где-то в самой глубине души у него сохранились чувства к Оксане. Просто Риту Максим любил больше.

— Ты меня любишь, — сказала она.

— Давай не будем.

— И я тебя люблю.

— Я же попросил.

— Да, я совершила ошибку, зато поняла, как сильно тебя люблю.

На этот раз Оксана села к нему на колени. Да так, что рубашка на ней задралась чуть ли не до пупка. Наступил момент истины. Максим должен был дернуться, прогнать ее, а он даже не встрепенулся и о спасительном телефоне не подумал.

Но тот сам напомнил о себе, зазвонил.

— Не отвечай, — шепнула Оксана, губами касаясь мочки его уха.

Но Максим уже взял себя в руки.

— Погуляй! — заявил он.

Оксана вскочила, возмущенно глянула на него, но ничего не сказала.

— Да!

— Как там у тебя романтическая встреча? — спросил Помазов.

Максим глянул на Оксану, которая стояла перед ним, слегка возмущенная, но доступная. Рубашку на ней даже расстегивать не нужно. Он понимал, что не сможет устоять перед искушением.

— Что-то случилось? — с надеждой спросил Юрьев.

— Случилось. Но мы и без тебя можем…

— Давай без предисловий.

— Ухватов застрелился.

— Сам?

— Да вроде сам. Но что-то я в это не верю.

— Ты уже на месте?

— Да, смотрим.

— Давай адрес. Сейчас буду. — Максим узнал место, сбросил вызов.

— Ты уезжаешь? — спросила Оксана.

— Я же говорил, накаркаем, — сказал он, поднимаясь.

— А как же я?

— Ты знала, к кому ехала.

— Я с тобой!

— В таком виде?

Она отправилась переодеваться, а он сел в машину и пустился наутек, прочь от искушения.

Покойник лежал на диване, свесив с него руку. Ухват застрелился, приставив ствол пистолета к подбородку. Пуля прошла навылет, разворотила затылочную часть черепной коробки. Стена и спинка дивана были заляпаны кровью и всем прочим. Под головой лужа.

А в спальне на кровати покоилась стройная белокурая женщина. Она была задушена пояском ее же халата.

— Картина с маслом, — сказал Помазов, обращаясь к Максиму. — Ухват задушил свою любовницу и застрелился.

— Картина с маслом, и мясо с кровью.

В квартиру зашли санитары с носилками.

— Пакуйте, — распорядился судмедэксперт.

— Сколько времени? — Максим глянул на часы.

Оксана забрала его со службы в пятом часу вечера, пока то да се, наступила ночь. Помазов позвонил ему в половине двенадцатого, в полночь он был уже на месте. Следственно-оперативная группа прибыла еще раньше. Трупы описаны, сейчас их заберут. Следователь примет решение о возбуждении уголовного дела.

— Смерть наступила в девять часов двадцать минут, — сказал Помазов.

— Откуда такая точность?

— Телохранитель слышал выстрел. Их двое было. Один стоял за дверью, другой сидел в машине.

— Что он говорит?

— Услышал выстрел, выбил дверь, вызвал полицию.

— В квартире никого не было?

— Только трупы.

— Кто же тогда застрелил Ухвата?

— Выходит, что сам. Но не верю я, что Ухват мог застрелиться из-за бабы.

— Может, он очень ее любил?

— Телохранитель Шпагин говорит, что очень. Он даже с женой собирался разводиться из-за этой вот Соевой. — Помазов кивнул в сторону спальни и повел Максима к выходу, чтобы не мешать санитарам.

— Может, Соева ему изменила?

— Да, это могло вызвать его гнев, — сказал Помазов. — Но Ухватов нисколько не злился, когда ехал на встречу. Шпагин заметил бы это.

— Может, Соева при встрече ему сказала? Извини, мол, но я полюбила другого.

— И он хладнокровно ее задушил?

— Почему хладнокровно?

— Потому что Ухватов ни разу не закричал. А он был мужик нервный, часто орал, если выходил из себя. Шпагин ничего не слышал.

— И никого не видел.

— Вопрос: куда делись убийцы? А был ли мальчик?

Они вышли во двор высотного дома, Максим с удовольствием вдохнул свежий ночной воздух.

— Не мог Ухватов застрелиться. Тем более что обстановка такая.

— Если это Острый, то сработано чисто, — сказал Юрьев.

— Или Томсон.

— Ухват и Томсон из одной бочки. Может, Шпагин с Томсоном заодно? Он все и устроил?