фронтах сигнала. Или определиться с выходным каскадом на последовательно соединенных трех-пяти стандартных п-р-п, более быстродействующих 100-вольтных транзисторах с трансформаторным управлением каждого транзистора для задания требуемого форсированного переключения каскада.

Можно было отправляться восвояси с чувством исполненного долга командированного, нацеленного на обеспечение создаваемой качественной заказанной установки диагностики плазмы. Но в последний день пребывании в гостинице СФТИ, расположенной в красивом субтропическом дендрарии, помнящим поступь сотен плененных немецких физиков во главе с выдающимися специалистами Манфредом Арденне и Густавом Герцем, вынужденных работать над советским атомным оружейным проектом, случилось неожиданное и даже ужасное по всем меркам ЧеПэ.

Обычно в гостиницу Иван Николаевич возвращался поздним вечером после многочасовых прогулок по центральной набережной Сухуми, где пристрастился пить по пять-семь чашечек кофе, запивая его отменными полусухими местными винами Псоу, Твиши, Тэтра, Чхавери. Разумеется, после стольких чашек кофе засыпал не сразу в своем номере, слыша бурную жизнь в соседних апартаментах своего грузинского соседа. По утрам они с соседом вежливо здоровались, но сосед каждый раз смущался на предмет того, что он не хотел светить своих спутниц, коротавших с ним ночь. Спутницы были у соседа разные, и со всеми он по ночам шумно и весело занимался любовью.

Глупо же делать замечания соседу, что тот слишком шумно занимается любовью, тем более, жаловаться на него неизвестно кому. Ведь как таковых представителей администрации гостиницы, по крайней мере, в их корпусе в вечернее и ночное время не было. Они принимали новых постояльцев полупустой гостиницы только до обеда, а после ищи-свищи их, никого не найдешь при всем желании. Да и свою относительную, так сказать, вину Иван Николаевич тоже осознавал: не пей он по вечерам на набережной столько кофе, ничего и никогда не замечал по поводу «нарушения спортивного режима» соседа-грузина, занимающегося по ночам любовью с прекрасными дамами. В конце концов, эти прекрасные дамы не грузинского происхождения могли быть и не портовыми проститутками, а такими же командированными особами их инженерно-исследовательской когорты.

Но в ту последнюю Сухумскую ночь, перед его отъездом, при подходе к своему номеру, сердце Ивана Николаевича забилось гораздо сильней и необычней, чем только от возлияния отменного крепчайшего турецко-абхазского кофе. Ужас мгновения заключался еще и в том, что и его мозг уловил опасное волнение, понимая и воспринимая опасное жутко-волнительное, разрушительное проявление «биоэффекта погибели». Ошарашенный и потрясенный он прошел бы мимо номера соседа-грузина, но он с сильно бьющимся сердцем уловил сдавленный вопль душимой жертвы:

– По-по-мо-мо-ги-те… Спа-аа-си-те-ее…

Очевидно, заслышав в коридоре шаги постояльца гостиницы, гибнущая, душимая жертва из последних сил, после обретения, прояснения сознания обратилась за реальной помощью при угрозе ее жизни…

А пройти мимо, открыть свой номер, забиться в нем, какое-то время мучиться кофейной бессонницей было уже не мыслимо… «Лишь бы номер был открыт, – промелькнула первая мысль в голове, – не хватало еще стучать в дверь, ломиться в номер… Кошмар…»

Иван Николаевич автоматически схватил швабру, поставленную на попа рядом с дверью в номер соседа. Еще со своих детских и юношеских хоккейных лет он всегда чувствовал себя уверенней с клюшкой для хоккея с шайбой или более тяжелой клюшкой для игры хоккея с мячом. Было много драк в тех приснопамятных временах со сверстниками и даже со взрослыми мужиками, приходилось ему и ножи выбивать клюшками из рук спортивных прохиндеев и законченных хулиганов-бандитов… Честно говоря, с клюшкой в руках ему и пистолет в руках злодея был не страшен, ведь пистолет время от времени дает осечку, а клюшка в опытных руках хоккеиста с младых ногтей никогда не даст осечки, выбьет и нож, и пистолет вражеский…

Швабра, так швабра, – чем не эквивалент клюшки?.. И он врывается в номер соседа… и видит ужасную картину… это не грузин, а потная, вонючая, заросшая густой черной шерстью жирная обезьяна-горилла душит голую бабу…

Почему обезьяна, почему горилла душит, насилуя?.. А потому, что Иван Николаевич был давно наслышан, как известный ученый исследователь Иванов именно в сухумском зоопарке ставил опыты с обезьянами и женщинами-добровольцами – и добровольцев спариваться с гориллами мужеского пола было выше крыши – и у Иванова было описано множество актов совокупления приматов с женщинами на предмет получения физически здорового потомства бойцов… Рождались ли дитяти-особи от экспериментов Иванова?.. Поговаривали, рождались… А еще во время войны то ли от бомбы, то ли само собой, запоры вольер обезьянника оказались порушенными, обезьяны и потомство приматов и людей наводнило город… Мало ли, сколько было досужих разговоров и нездоровых фантазий на тему случки голых огромных обезьян и голых половозрелых баб…

Но сейчас налицо никаких фантазий – одно голое действо… Перед глазами жирная плешивая обезьяна, заросшая шерстью спиной и черным задом душит голую толстую женщину с одной дряблой, вялой морщинистой грудью. Ясно, зачем душит, точнее, «придушивает», чтобы кончить обезьяне. Но черная обезьяна кончить не может, никак при всем своем желании, возможно, потому что некрасивая, нескладно-толстая, с одинокой отвислой дряблой сисей баба не возбуждает заросшего со спины потентного могутного лысого грузина ли, обезьяну ли, – вот обезьяна своим «придушиванием» то гасит сознание женщины, то на короткий срок возвращает ей сознание.

Во время помрачения и исчезновения сознания помутненный мозг выдает в пространство волнение «биоэффекта погибели», а по возвращению сознания у женщины хватило сил на вопль отчаяния: «Помогите, спасите». И в данной аховой ситуации уже не сантиментов: Иван Николаевич осаживает обезьяну шваброй по заросшей шерстью спине, а потом торцем с жесткой щетиной сволакивает обезьяну с женщины на пол, на плешивый ковер… В номере нет света, но напротив его окон горит одинокий фонарь, освещая ужас происходящего, произошедшего…

Голая обезьяна ползает по ковру и шепчет в ногах у Ивана Николаевича:

– Прошу, умоляю… только не заявляйте на меня в милицию… Всё добровольно… Я не насильник…

После долгой паузы Иван Николаевич громко и четко спросил женщину, успевшую накрыть себя, свою бесстыдную голизну простынкой на диване:

– Добровольно?.. Вы подтверждаете, что все добровольно с вашей стороны?.. Он же душил вас…

– Не душил… А придушивал… Это – как игра… – опережает ответ женщины грузин неестественным жалостливым голосом. – Я ей заплатил… И все с ее согласия…

– Добровольно все, – хрипло отвечает женщина, – к нему нет претензий… Не мог никак кончить… вот и упросил меня кислород в горле перекрывать – для кайфа…

«Не спрашивать же обезьяну, кончила ли та в случке с голой некрасивой женщиной. – Мрачно подумал Иван Николаевич. – Женщина к тому же явно не проститутка… Но ведь могла погибнуть… Гибла…» Спросил, горько усмехнувшись:

– А чего возопили – помогите, спасите?

– Испугалась шибко,